Когда дверь в комнату, где мы сидели, открылась, и вошёл человек в папахе, с красными лампасами на брюках, все встали. Лица офицеров приняли серьёзные выражения. Теперь я рассматривал генерала вблизи. Он был худощавый, с интеллигентным лицом, на котором красовались усы с закрученными кончиками, а подбородок прикрывала короткая бородка клинышком. Пройдя в смежную комнату, где сидели штабные офицеры, он, не глядя на нас, строго спросил:
– Кто первый ко мне? Проходите.
До меня очередь дошла не скоро, и я успел вздремнуть, сидя на стуле. Войдя в комнату к командиру дивизии, заметил, как офицеры уставились на мою обгоревшую шинель. Генерал терпеливо выслушал мой не краткий доклад и улыбнулся, когда я объяснил про шинель, как она обгорела.
– Получи сегодня же новую, – сказал он спокойно и строго добавил. – Будешь теперь обучать снайперов всей дивизии, пока не пришлют замену выбывшим инструкторам. Временно переходишь в моё подчинение. Ясно?
– Так точно, – ответил я.
В этот же день, в посёлок прибыл 21-й полк, и я доложил майору Котову о моём переподчинении командиру дивизии. Он развёл руками:
– Ну что ж, начальству виднее, передай свои полномочия Салову.
После этого, я нашёл дом, где поселились снайпера моего взвода, и передал приказ сержанту Салову о том, что он временно назначается командиром снайперского взвода.
Следом за мной во взвод пришёл Серёга Винокуров. Он выглядел усталым и с ходу мне сообщил:
– Петерс велел тебе сегодня ночью идти с разведчиками для прикрытия, и возьми ещё двоих надёжных снайперов. Дивизии нужны разведданные, а добыть языка второй день не удаётся. Разведчики засекли немца, который один охраняет какие-то ящики. Как стемнеет, будут брать его живым.
– Ты тоже пойдёшь с нами? – спросил я Сергея.
– Нет, я ухожу в разведку в Кёнигсберг. Хотел и тебя взять с собой, но Петерс не отпускает.
– А кто с тобой идёт?
– Нас будет пятеро. Троих ты знаешь. Пойдёт Монах, Карл и Отто.
Винокуров устало зевнул: «Пойду отсыпаться…»
Я тоже очень хотел спать, но сначала решил сказать Саньке и Гришке, что им надо идти ночью в разведку. Гришка собирался обратиться в санчасть, плохо себя чувствовал, но я увидел его в бодром состоянии вместе с Санькой. Они обрадовались, моему появлению и предложили выпить вместе с ними трофейного красного вина. Но я отказался и предостерёг их:
– Лучше не рискуйте. Говорят, что Петерс сам застрелил двоих солдат, когда застал их за распитием спиртного.
– Да ерунда, врут, наверное, – не поверили парни.
– Об этом я узнал сегодня в штабе дивизии, офицеры меж собой обсуждали. Я ещё хочу вам сообщить, что Петерс посылает нас троих с разведчиками для прикрытия. Этот приказ мне сейчас передал Винокуров.
Парни, услышав такую новость, нахмурились и убрали бутылку. Они возмутились, почему именно их посылают, ведь много свободных снайперов в дивизии. Я свалил на Винокурова, будто он рекомендовал их Петерсу.
– Ну, Винокуров! – злобно проговорил Санька. – Припомню ему всё. Он об этом пожалеет…
Чтобы исправить положение, я сказал, что Винокуров рекомендовал их, как самых лучших. Такая лестная характеристика ребят успокоила.
22- Поход за языком
Вечером, после дневного сна, мы собрались возле штаба дивизии, а перед приходом туда получили лыжи, боеприпасы и белые масхалаты. Собравшаяся группа состояла из десяти разведчиков, троих снайперов и двоих солдат с ручным пулемётом. Всего пятнадцать бойцов. Возглавил группу капитан – начальник разведотдела дивизии. К нам вышел из штаба сам генерал и дал напутствие, чтобы без языка не возвращались. Капитан провёл короткую перекличку, и мы, встав на лыжи, поскользили по хрустящему снегу. Маршрут проходил через знакомую нам реку, мы даже пересекли наши недавние следы. Где-то за полкилометра от реки, вышли к заграждению из колючей проволоки. Мороз опять усилился, но разгорячённые ходьбой на лыжах, солдаты на холод не жаловались, от них только пар валил. Уже совсем стемнело, и вблизи от нас часто запускали осветительные ракеты, иногда на небе из-за облаков выглядывала луна. Метров за сто от ограждения на краю леса, стоял большой сарай, возле которого возвышалась груда ящиков. Капитан рукой показал на кустарник, и мы спрятались за него, присев на корточки.
– Ваша задача, – объяснил он мне в полголоса, – сидеть здесь и, в случае, если нас фрицы заметят, прикрыть своим огнём. Пулемётчики будут в твоём подчинении. Задача ясна?
– Так точно, вас понял, – тоже тихо ответил я.
Разведчики перестригли колючую проволоку, взятым с собой инструментом, оставили лыжи у нас, и поползли к сараю во главе с капитаном. В белых халатах они сливались со снегом. Вскоре, даже в бинокль, их стало не видно.
Вспыхнула в вышине очередная ракета, слышалось её шипение, кругом стало светло, как днём. Я, стоя на коленях, продолжал смотреть в бинокль. На фоне сарая разглядел немецкого часового. Он не прохаживался, а стоял на месте, переминаясь с ноги на ногу. Как мне показалось, с момента ухода разведчиков, прошло много времени, я даже стал зябнуть, не смотря на тёплую одежду. Саня с Гришей тоже ёжились от холода и что-то сердито бубнили между собой. В бинокль я заметил, как часовой снял свой бушлат, повесил его вместе с автоматом на сучок дерева, и куда-то ушёл, видимо, в туалет.
Луна спряталась за облаками, долго не показывалась. Но вот, она неожиданно выглянула из-за облаков и, словно ракета, осветила всё вокруг. Её свечение усиливалось белизной снега, даже резало глаза. В этот момент, со стороны сарая, прозвучала автоматная очередь, нарушая ночную тишину.
– Это наши стреляют, из ППШ, – определил Санька по звуку вид оружия.
– Значит, что-то случилось, – предположил Гриша.
Потом до нас донеслись крики и отрывистые команды на немецком языке. Поднялась сильная стрельба. Откуда стреляли, мы сразу не могли понять. В бинокль я заметил, выбегающие из леса, тёмные фигуры и дал команду открыть огонь по противнику. Наши пулемётчики дали длинную очередь, затем отползли в сторону, как учили, и с новой позиции опять открыли огонь. Снайпера выстрелили по разу, а когда немцы залегли, их стало не видно, и мы перестали стрелять.
Вскоре разведчики вернулись к нам, неся двоих раненых. Капитан сообщил, что на поле остались ещё двое убитых. В сумерках я не видел выражение лица капитана, заметил лишь в свете луны гневный блеск его глаз, и в голосе услышал раздражение и досаду. По его команде мы надели лыжи и, под свист пуль, быстро поехали прочь. Раненые разведчики, которых тащили на развёрнутых халатах, постоянно стонали.
– Аккуратней, не трясите так… – со стоном просил один из них.
Когда немцы перестали стрелять, капитан приказал остановиться и перевязать раненых. Я не понимал, что произошло, почему сорвалась вся операция по захвату языка, но спрашивать капитана не решился. Ребята тоже не спрашивали. Однако, отдышавшись, капитан сам начал рассказывать.
