В эту тяжёлую ночь никто из солдат и офицеров не спали, даже те, которые находились в резерве. Утром, крепостные сооружения, советские самолёты подвергли сильной бомбардировке, и восьмой гвардейский стрелковый корпус преодолел этот рубеж. По приказу командира полка, я распределил снайперские пары по четырём штурмовым группам, которые двигались с боем вдоль двух параллельных улиц. Мне майор Устинов велел находиться на командном пункте в резерве. Мой напарник Гриша тоже был вместе со мной.
Командный пункт и одновременно наблюдательный пункт устроили на мансарде двухэтажного кирпичного дома. Это здание десять минут назад красноармейцы отбили у врага. Состояние у меня было полусонное, хотелось спать, но пока шли к зданию, рядом вдруг взорвался снаряд, и сонливость исчезла.
Связисты на новом месте установили телефонную связь. Вот связист, по приказу командира полка, стал крутить ручку полевого телефона, чтобы дозвониться до третьего батальона, но безрезультатно. Майор понял, что связь оборвалась, и приказал связисту:
– Сбегай в третий батальон, и передай мой приказ, чтобы расчистили проход в баррикаде, а то танки задерживаются. Ну, живо!
Семёнов, неуклюжий, мешковатый парень бросился бежать выполнять приказ, но запнулся и покатился с деревянной лестницы. Я засмеялся, а Устинов так сердито глянул на меня, что я поперхнулся.
В это время зазвонил телефон другой линии. Второй связист передал майору трубку. По разговору я понял, что звонил командир дивизии.
Устинов растерянно отвечал: «Так точно, я уже распорядился. Сейчас нахожусь на новом эн пэ. Есть усилить группировку…»
Бой шёл среди двухэтажных зданий, стоявших за квартал от нас. Командиру полка надо было разобраться в ситуации на месте, и он велел идти с ним двум офицерам и нам с Гришей. Немцы интенсивно стреляли вдоль улицы из танка, вкопанного в землю. Пришлось пробираться дворами, внутри квартала, часто перелезать через заборы. Здесь повсюду лежали убитые солдаты и мирные жители, недавно тут шёл бой. За каждым забором и сараем ещё час назад укрывались эти, теперь мёртвые люди. На талом снегу, прикрывшем битые кирпичи, лежала раненая девушка. Её одежда была в крови, она стонала, со страхом глядя на нас. Устинов посмотрел на неё и развёл руками: «Всем не поможешь. Надо воевать».
– Давайте хотя бы в дом её занесём, – предложил Гриша. Устинов с досадой махнул рукой, мол: «несите», и мы с Григорием понесли девушку, я за ноги, а он подхватил её под плечи. Поблизости стонал маленький мальчик, лет шести. Лейтенант тоже взял его на руки. Рядом стоял двухэтажный дом, во дворе которого, мы наткнулись на наших артиллеристов с пушкой сорок пятого калибра. Их было трое. Увидев командира полка, они вытянулись, поднося руки к каскам.
– Вы что тут сидите? Почему не воюете? – возмутился Устинов.
Артиллеристы стали оправдываться:
– Немецкие снайпера убили командира нашего дивизиона и лошадей, которые тащили пушки. Другие артиллеристы с пушками во дворах на той стороне улицы.
Устинов посмотрел на меня с укором:
– А почему твои снайпера не дадут отпор? Где они?
– Не знаю, вы мне приказали быть возле вас, – оправдывался я.
– Ладно, искать их, нет времени. Займись сам вместе с Григорием уничтожением фашистских снайперов. Потом доложишь мне о результатах. Раненых он велел занести в здание, перед которым мы находились, А сам с офицерами пошёл дальше. Григорий осторожно взял у лейтенанта стонущего ребёнка, а мне пришлось одному нести девушку. Артиллеристы увидели это и помогли мне. Дом был многоквартирный. На первом этаже вдоль коридора, при свете зажигалки, мы увидели несколько дверей отдельных квартир. Затем мы постучали в одну из них, и дверь сразу же открыли. Передо мной стояла пожилая женщина, а в комнате, в полумраке, я увидел большое количество гражданских людей. Видимо, из центра города, где часто бомбили, они перебрались на окраину. Бомбоубежищ поблизости не было, и люди оставались в доме.
– Извините, – спокойно сказал я. – Вы не подскажете, куда можно положить раненых мальчика и девушку?
Говорить я старался по-немецки без акцента, и это произвело на женщину впечатление. Опешив, она оглядела меня с ног до головы, и спросила: «Вы немец?» В комнате все люди тоже с удивлением смотрели на меня.
– Нет, я русский, но изучал немецкий язык.
– Вы первый русский обращаетесь с нами вежливо и говорите по-немецки хорошо, – сказала женщина доброжелательным тоном. – Несите раненых в следующую квартиру, там у нас лазарет. Она проводила в соседнюю по коридору комнату. В полумраке здесь кто-то стонал. Потом, когда артиллеристы ушли, я попросил женщину показать нам, как пройти на чердак.
– Всё покажу, только там опасно, вы рискуете попасть под пули, – с беспокойством проговорила она.
Затем женщина взяла в квартире светильник-коптилку и, освещая путь, пошла впереди меня по тёмному коридору. Гриша с хмурым видом следовал за нами и тихо мне сказал: «У этой немки родственники наверняка воюют, она сейчас нас заведёт на мины. Не доверяй ей».
– Какой ей смысл нас вести на мину, – возразил я, – если на чердаке мина рванёт, то весь дом рухнет.
Женщина производила впечатление обычной труженицы. Одета она была просто, как и русские женщины в пожилом возрасте.
В конце коридора она показала дверь, за которой находилась лестница на второй этаж. Потом она повернулась ко мне и тихо, с опаской проговорила:
– Вы меня не выдавайте, на втором этаже прячутся двое наших мальчиков, они дезертиры и им грозит виселица, если попадут в руки немецких офицеров. Им будет безопасней сдаться вам в плен.
– Спасибо, что предупредили, – поблагодарил я и спросил:
– А там ещё кто-нибудь есть?
– По-моему никого, все ушли на первый этаж, тут безопасней…
Я поблагодарил женщину, и она вернулась в свою квартиру, затем я рассказал Грише о дезертирах. Он насторожился, вынул из кобуры пистолет. С опаской мы поднялись на второй этаж, держа оружие наготове.
Во всех квартирах на втором этаже, куда заходили было пусто, но в одной из них мы нашли этих «мальчиков», как выразилась добрая женщина. Мальчики, дрожа от страха, вылезли из кладовки с поднятыми руками, оба высокого роста, крепкого телосложения. Одеты они были в гражданскую одежду. Я спросил их, где оружие. Они пояснили, что спрятали его под кроватью, завернув в одеяло.
– Что будем с ними делать? – спросил я Григория.
– Пусть идут к чёрту. Они же в гражданской одежде.
Я сказал немцам, чтобы спустились на первый этаж и сидели вместе с другими немцами в любой квартире. После этого мы поднялись на чердак-мансарду. Там тоже было темно, в небольшие окна едва проникал мутный свет. Стёкла и рамы в окнах сохранились, и мы их открыли, чтобы стрелять. Гриша хотел зажечь зажигалку, чтобы осветить помещение, но я остановил его – нас могут заметить, если в окнах мансарды появится свет.
