«Откуда могут стрелять вражеские снайпера? – рассуждал я. – Наверняка тоже с чердаков и с близкого расстояния. Всё же плохая видимость из-за дыма».
Крыша здесь была из толстой черепицы, она сохранилась, несмотря на стрельбу. Возможно черепица, в какой-то мере, защищала нас от пуль. Мы устроились у окна с северной стороны. Вражеских солдат сразу не обнаружили, зато наших хорошо было видно, как они перебежками продвигались вдоль улицы, прячась за разные укрытия, состоящие из противотанковых надолб и других нагромождений. Около сотни гвардейцев пробрались внутрь квартала, рядом с нашим домом. Примерно, с восьмидесяти метров от нас, по ним открыли огонь немцы из пулемёта. Пулемётчиков мы быстро уничтожили. Затем стали замечать снайперов, которые вели прицельный огонь с чердаков ближайших домов, как я и предполагал. Мы их тоже перестреляли без особого труда, видимо, они были плохо обучены.
Из окна я наблюдал, как несколько красноармейцев подобрались с фланга к танку, до башни врытому в землю. Это тот танк, который очень мешал продвижению полка. Гвардейцы заложили возле него взрывчатку, потом спрятались за дом, подожгли бикфордов шнур и танк взорвали. Он не мог двигаться, поэтому танкисты являлись смертниками. Фашисты часто использовали смертников: например, приковывали пулемётчиков цепями возле бойниц.
Выполнив свою работу, мы с Гришей спустились с чердака, и вышли на улицу. Во дворе артиллеристов и пушки уже не было. Дым, словно густой туман, продолжал закрывать небо. Пахло гарью, и тяжело было дышать. Со всех сторон слышалась стрельба. Среди треска стрелкового оружия, выделялись выстрелы пушек и взрывы снарядов.
Стоя возле крыльца, чтобы успокоить нервы, мы решили закурить. Дрожащей рукой Гриша взял у меня папиросу из пачки «Казбека», прикурил от моей папиросы, и с наслаждением вдыхал дым хорошего табака. Этот момент мне почему-то запомнился. Мы вновь шутили, что и так дымно, а мы курим.
– Если выживу, то буду рассказывать своим детям, как мы тут воевали, – высказал я, пришедшую в голову мысль.
– Доживём ли до такого времени? – вздохнул Гриша.
– Это как судьба распорядится, я готов умереть, но и пожить ещё хотелось бы. Пока мне везло и тебе тоже.
Постояв немного, мы пошли в обратном направлении по улице, в сторону командного пункта.
Постепенно гвардейцы теснили врага, углубляясь в огромный город. Ближе к реке стояли трёх – пяти этажные здания, ещё не сильно разрушенные. Вспоминая макет города, я отмечал точность изображения на макете этих зданий.
Со вчерашнего дня гвардейцы ничего не ели, пайки закончились, да и некогда было думать о еде. Всё же мы не удержались и зашли в «кафе», когда увидели такую вывеску на стене дома с выбитыми стёклами. Как и следовало ожидать, там не нашлось даже крошки хлеба.
Фотография из семейного архива. Бой в Кёнигсберге.
В Кёнигсберге стояли на улицах белые трамваи, они хорошо сохранились, казалось, что трамвай ждёт пассажиров и скоро поедет дальше.
По распоряжению командира полка я собрал снайперов в группу. Их осталось пятнадцать человек. Не только полк, но и вся дивизия сократилась, примерно вдвое. Потери были большие. Об этом я слышал из разговора между Петерсом и Устиновым. В план действий дивизии были внесены коррективы, в связи с уменьшением численности личного состава. Наш полк сосредоточили на одной улице, а по плану должны были воевать на двух параллельных улицах. Кольцо вокруг обороны врага сужалось, и можно было позволить нашим войскам плотнее группироваться.
В полдень, подсчитав потери, дивизия вновь пошла в наступление. Немцы отчаянно сопротивлялись, приходилось драться не только за каждый дом, но и за каждую квартиру. Впервые, я увидел, как применяли огнемёты. Из пушек танков сначала стреляли по верхним этажам зданий, вынуждая немцев спускаться вниз, а затем из огнемётов стреляли в проёмы окон, заливая огнём первые этажи и подвалы. После такой атаки гитлеровцы, которые уцелели, выбегали из здания сдаваться в плен. Однако такой метод применяли не часто, ибо увеличивалось число пожаров, и без того задымивших всё вокруг.
Авиация тоже продолжала бомбить город. Наши самолёты кружили в небе, выискивая артиллерию противника.
Генерал Галицкий в своих воспоминаниях писал:
«С наблюдательного пункта корпуса нам было видно, как один из штурмовых отрядов 21-го полка 5-й гвардейской стрелковой дивизии ведёт уличный бой. Впереди продвигается танк, ведя огонь по огневым точкам противника, за танком – самоходное орудие, обеспечивающее огнём продвижение танка. С каждым танком идут по два-три сапёра для расчистки пути в завалах или разминирования проходов. Примерно на линии танка, прижимаясь к стенам домов, движутся цепочкой стрелки. Их задача – обстрел противоположных домов, уничтожение автоматчиков противника, появляющихся на балконах, в окнах и на чердаках домов. С особым вниманием они следят за подвалами, входными дверями и подъездами. Вовремя заметить и уничтожить фаустника – очень важно в таком бою. За атакующими группами продвигаются группы закрепления и огнемётчики. Стр. 416».
Я шёл по улице с троими снайперами, которых оставил в резерве. Это были Гриша Санька и Тимофей. Мы должны были по приказу командира полка выдвинуться для подкрепления на слабый участок боевых действий. Рядом шли и другие резервы полка. Впереди, через квартал, грохотал бой. Количество пожаров уменьшилось, видимость улучшилась, и мы стали свидетелями, как мирные жители вытаскивали из обгоревшего, многоэтажного здания своих сограждан. Подвал, в котором они прятались, залили огнём наши огнемётчики. Многие сгорели заживо, оставшиеся в живых получили ожоги разной степени. Женщины и дети со стонами и плачем тащили еле живых людей. У одной девочки кожа на ножках вся слезла от ожога до мяса. Видя это тяжёлое зрелище, у многих бойцов на глазах появились слёзы. С нами шёл командир полка Устинов. Он сказал майору Котову: «Надо прекратить использовать огнемёты. Передайте командиру роты огнемётчиков, чтобы применяли свои средства только по моему приказу. Нельзя допускать, чтобы страдали женщины и дети».
Мне было очень плохо. На земле валялись листки бумаги. Желая отвлечься от этого кошмара, я поднял один листок и прочитал заголовок на немецком языке. Оказывается, это были листовки, которые с наших самолётов сбрасывали немцам. Ребята тоже заинтересовались и попросили меня перевести на русский язык. Посреди улицы стоял белый трамвай, мы зашли в него, сели на мягкие сиденья и я хотел начать читать, но у меня сильно заболела голова и желудок от голода и от нервов тоже. Я передал листовку Тимофею и сказал: «Читай, Тимоха, ты лучше меня знаешь немецкий».
«Офицеры и солдаты! – начал он читать листовку. – Ваше командование обрекло вас на бессмысленную гибель. В этот критический для вас час ваша жизнь зависит от вас самих. Складывайте оружие и сдавайтесь в плен».
Санька прошёлся по трамваю и нашёл старинную тросточку. Он постучал ею по сиденьям, по металлическим поручням. Трость выдержала удары – не сломалась. Саня взял её с собой.
