– Домой я уже никогда не приеду, – с горечью в голосе произнёс, тяжело раненный солдат, – я слышал разговор врачей. Они сказали, что гангрена распространяется, и жить мне осталось не долго. Врачи думали, что я не слышал.
– Всё равно, верь в спасение, молись богу, – не унимался сосед по койке.
– Как молиться, если нет сил, поднять руку.
– А ты молись в мыслях, или вслух…
Некоторое время все молчали, только в конце большой палатки кто-то стонал, всхлипывая, словно ребёнок.
– Вот я умру, и никто меня не вспомнит, кроме матери, – продолжал говорить тяжелораненый. – У меня даже нет ни одной медали. От меня на земле ни какого следа не останется, мои кости сгниют, мать тоже умрёт, и всё. Получается, что и не жил?
Я не знал, как возразить этому парню, всей душой чувствовал, что есть правильные слова, но от контузии и от высокой температуры, моя голова плохо соображала. Вместо меня хорошо сказал другой солдат, лежавший с нами в палатке:
– Мы штурмовали все вместе Кёнигсберг и взяли его. Это и есть память о нас. Конечно, имя каждого солдата в отдельности, не останется в истории, но мы единый советский народ, и это наша общая победа. Кстати, я по национальности украинец.
Когда солдат закончил говорить, сразу несколько голосов поддержали его: «Правильно… Ты точно сказал…»
На следующий день, в мучениях, тяжелораненый солдат умер.
В госпитале я пролежал неделю. За это время в нашей палатке умерли ещё двое. Очень тяжело было видеть смерть этих парней, хотя на фронте я уже всего насмотрелся.
В конце недели снова пришёл врач, осмотрел меня, и сказал, что всё нормально, здоровье моё налаживается, и скоро я поеду домой, в связи с контузией меня демобилизуют. День выдался солнечный, на улице стало тепло, как летом, и врач разрешил мне выйти из палатки без гимнастёрки, чтобы позагорать. Я вышел в брюках, раздетый по пояс, и сел на старые носилки, из которых сделали лавочку. На улице собралось много выздоравливающих пациентов госпиталя, люди радовались хорошей погоде и говорили о скорой победе. Один лейтенант, однако, высказал опасение, что у Гитлера может вскоре появиться сверхмощное оружие, поэтому надо быстрее добить его. Лейтенант служил в армейской разведке, был осведомлён обо всех проблемах, связанных с завершением войны. Теперь мне стало понятно, почему наше командование так торопится закончить войну, не жалеет ни солдат, ни техники. Ведь у фашистов уже было разработано атомное оружие. Оставалось только наладить производство. В тот период, словосочетание «атомное оружие» никто не произносил. Ещё не знали, что это такое.
Госпиталь располагался вблизи посёлка. На полях вокруг уже весь снег растаял, только в кустах и в тени, ещё белели снежные островки. Яркое солнце и голубое небо создавали весеннее настроение. Но, сообщение лейтенанта из разведки о «сверхмощном» оружии, которым Гитлер угрожает всему миру, не выходили у меня из головы. Я решил сбежать из госпиталя, чтобы воевать до полной победы.
Кто-то среди раненых стал играть на аккордеоне. Услышав музыку, из посёлка пришли женщины, польки и француженки. Они находились у немцев в рабстве и ещё не смогли уехать на родину. В госпитале их подкармливали. Мужчины стали приглашать женщин танцевать, начались возле палаток танцы. Я надел гимнастёрку, чтобы спрятать своё худое тело и пригласил молодую польку на очередной танец. Она хорошо говорила по-русски, её белокурые волосы развевал лёгкий ветерок, а в голубых глазах появился весёлый блеск. Мне она очень понравилась. После танца полька попросила меня похлопотать за неё перед главным врачом госпиталя, чтобы он принял её на работу. Но главврач отказал мне, объяснив это тем, что госпиталь объект военный и сюда принимают на работу людей проверенных.
В этот же день в госпиталь приехали солдаты из нашего полка навестить раненых однополчан. Среди них были мои знакомые. Я взял своё оружие на складе, сел в машину и уехал в 21-й полк. Не нашёл только свою шинель, которая была грязная и драная. Её, наверное, выбросили.
34 - Последние дни войны
Пока я лежал в госпитале, майору Устинову присвоили звание подполковника. Я при встрече поздравил его с повышением, а он спросил:
– Сам из госпиталя удрал, или ребята уговорили?
– Конечно сам. Хочу воевать до конца, – ответил я.
– Ну, и дурак, – с довольным видом сказал Устинов и распорядился, чтобы мне выдали новое обмундирование.
На взятии Кёнигсберга война в Восточной Пруссии ещё не закончилась. Предстояло нашим войскам овладеть военно-морской базой Пиллау – последним оплотом гитлеровцев в этом регионе. Сейчас этот город называется «Балтийск». От Кёнигсберга до Пиллау вели параллельно железная дорога и шоссе, а на полуострове, на подступах к крепости, дороги проходили через сосновый бор. И вновь, увидев сосны, я вспомнил наш Даниловский лес под названием «Горушка». Там были такие же стройные сосны, с таким же чудным запахом хвои. Мои родители любили гулять на Горушке и часто брали с собой меня. Когда наши войска шли через лес, то параллельно с нами двигались немецкие полки. Со всех сторон гитлеровцы отступали к портовому городу, чтобы уйти по морю в центральную Германию. Иногда с моря нас обстреливали вражеские корабли и подводные лодки. Подводные лодки после стрельбы сразу уходили под воду. На море и на суше шёл ожесточённый бой. Ночью, с железнодорожной насыпи, мы увидели город, его обстреливали из пушек и «катюш».
Наступило тихое весеннее утро. Стрельба на несколько минут прекратилась. Солнце быстро поднималось над горизонтом, веяло свежестью, а на лесных лужайках, на молодой ярко зелёной траве, блестела роса. Выйдя из лесной зоны, 5-я гвардейская стрелковая дивизия пошла в атаку на город Пилау и попала под обстрел своих «катюш». Потерь удалось избежать, так как быстро связались с артиллерией по рации и «катюши» стрелять перестали.
Перед городом мы увидели большую и глубокую воронку, в неё вошёл бы двухэтажный дом. Солдаты гадали, отчего возникла эта воронка. Пришли к выводу, что таких мощных бомб и снарядов не существует, очевидно, здесь был склад боеприпасов, который взорвался.
Наша дивизия вначале шла во втором эшелоне, затем и мы вступили в уличные бои. Сражения в городе для нас уже стали привычными, и к вечеру город был в руках советских войск, лишь старая крепость не сдавалась, да на море изредка случались стычки между кораблями и катерами.
На отвоёванных улицах зажглись костры, солдаты грелись и отдыхали. На окраине Пиллау обнаружили настоящую баню. В ней мылись до нас немцы, то есть это здание предназначалось для такой цели. Прежде мы мылись в не приспособленных для этого помещениях. Баню затопили, нагрели воды, и солдат по очереди стали запускать на помывку. Я дождался своей очереди и пошёл мыться. Здесь произошёл невероятный случай: в бане мы встретились с моим двоюродным братом Володей Смирновым, который жил в нашей семье в Данилове. Мы оба были раздеты. Я уже помылся и собирался уходить, очень торопился, чтобы не отстать от своего полка. Полк посылали в обход города в сторону пролива Зеетиф. Володя наоборот, только что вошёл.
