Как-то раз, взвод шёл на стрельбище по берегу реки, и я увидел, что человек на том берегу, машет руками. Я узнал его, он служил при штабе дивизии. Он кричал, чтобы его перевезли на лодке. Наша лодка была привязана цепью к столбу, и я из винтовки перестрелил замок. Рядом со штабной палаткой стояли другие палатки, в том числе и палатки шоферов. Они думали, что кто-то ворует лодку и начали в меня стрелять, когда я отплыл от берега. Пришлось прыгнуть в воду, спасаясь от пуль. Снайпера вступились за меня, начали стрелять в шоферов, прижали их к земле, не давая им подняться. Перестрелку услышал командир дивизии Петерс. Он как раз отдыхал и выскочил из палатки босиком, в нижнем белье. Стрельба прекратилась. Я перевёз офицера через реку, и он сказал генералу, что я поступил правильно. Тогда Петерс бил шоферов, стрелявших в меня.
Примерно в июле, в дивизию с опозданием поступили награды из Москвы: это медали и ордена, несколько ящиков. Солдаты и офицеры уже знали, какими медалями и орденами будут награждать, представления о наградах были отправлены заранее. Мне вручили медаль «за отвагу» и медаль «за взятие Кёнигсберга». Всего у меня стало три боевые награды, вместе с медалью «за боевые заслуги». В 1946 году я получил медаль «за победу над Германией»
В конце августа 1945 года, меня вызвал в штаб командир дивизии, к нему приехал посланник от Галицкого. Он сообщил, что меня направляют на учёбу в Москву в военное училище. После окончания я мог бы работать за границей, в посольстве, военным атташе. Учиться там четыре года. Либо можно ехать в Ригу, где учиться два года на военного политработника.
Учиться я не мог из-за контузии – плохо запоминал прочитанное, не было памяти. Поэтому я выбрал Рижское военное училище. Полковник очень торопился, его ждала машина, и мне сразу пришлось с ним ехать. Я даже не успел попрощаться с товарищами, взять свои вещи и подарки.
В Риге я проучился один год. От занятий меня освободили, чтобы рисовать наглядную агитацию. Я признался начальнику училища, что могу рисовать и не могу учиться. В училище оформлял различные стенды, рисовал с фотографий портреты вождей и военачальников. Это портреты Сталина, Ленина, членов политбюро, маршалов: Жукова, Рокоссовского, Конева, полководцев: Суворова, Кутузова, Нахимова, Александра Невского. Центральные улицы Риги и Кёнигсберга (переименованного в Калининград) были украшены этими портретами, крупных размеров. В Риге я познакомился со своей будущей женой Татьяной. Она в этом городе служила в военном госпитале санитаркой, а потом поступила на курсы бухгалтеров. В дальнейшем мы поженились. Нас расписал начальник военного училища. Он имел такие полномочия.
В мае 1946 года я заболел и попал в госпиталь с язвой желудка. После этого, из военного училища меня отчислили по состоянию здоровья, и в Данилов, к родителям, я вернулся с женой.
Эпилог
Читателю, наверное, интересно узнать, как сложилась дальнейшая судьба Сержпинского Николая Сергеевича. Мне, его сыну, не сложно рассказать об отце, и всё же, есть не известные для меня периоды в его жизни, поскольку родители в дальнейшем разошлись, и мы жили врозь.
Вначале папа с мамой поселились в семье его родителей, в городе Данилове, Ярославской области. Жили родители, как и прежде, в доме напротив Преображенского пруда. В январе 1947 года, родилась моя старшая сестра Лариса. Мама нянчилась с ней, а папа работал, как и до войны в райфинотделе. Но долго он там выполнять обязанности налогового инспектора не мог из-за болезни желудка, и дедушка устроил его в школу учителем рисования и черчения, несмотря на то, что он не имел педагогического образования. Учителей не хватало. В этот период продолжался голод, Лариса от плохого питания была слабая, часто болела. Мама боялась, что дочка может умереть, не крещёная, и понесла её в церковь. Вскоре Лариса умерла в шестимесячном возрасте. Моя бабушка, мать отца, Сержпинская Софья Семёновна, в смерти Ларисы обвинила маму. Она говорила, что когда её крестили, то простудили, это и привело к смерти. После потери внучки бабушка невзлюбила сноху и между ними начались ссоры.
В сентябре 1948 года, родился я. Мама уговорила мужа уехать жить в город Торжок, где жили её родственники. Она хотела выйти из-под влияния свекрови. В Торжке (Калининской области) они прожили полтора года.
Папины родители скучали о сыне и о внуке, в письмах звали жить к себе. Наконец, мама согласилась вернуться в Данилов, и мы вновь оказались в семье бабушки и дедушки. Главой семьи являлась бабушка. Она была очень энергичной и властной женщиной, умела вкусно готовить из самых обычных продуктов, успевала и на работе и дома. Работала она бухгалтером в райфинотделе. Среди сотрудников на работе она пользовалась большим уважением. Соседи тоже относились к ней по-особенному. Не редко ходили к ней жаловаться друг на друга, словно она большой начальник. Было в её внешности и в поведении что-то начальственное. Дедушка, как и до войны, учил детей в школе рисованию и черчению. Всего он отработал учителем более сорока лет. В нашем районном городе его почти все знали, ведь многие у него учились. Уроки рисования и черчения он вёл по своему методу, разрешал свободно ходить по классу и смотреть, как другие ученики рисуют. Такой метод усиливал стремление нарисовать лучше соседа. Дедушка был очень вежливым, не повышал ни на кого голос. За это ученики его любили.
В августе 1952 года родился мой брат Саша. Я помню, как мы с папой ходили в родильный дом навещать маму. Она показывала нам Сашу в окно. Папа вновь устроился в школу на должность учителя рисования и черчения. Постепенно отношения между мамой и бабушкой опять начали ухудшаться. Бабушке не нравилось, что мама не всё умеет в домашнем хозяйстве, считала её неряшливой и медлительной, папе внушала, что они друг другу не пара. Мама всё принимала близко к сердцу, иногда плакала. Она по своему характеру была очень ранимой, реагировала на любые замечания свекрови.
Когда Саше исполнился год, мои родители переехали жить в село Макарово, расположенное на дороге Данилов – Вологда, за десять километров от Данилова. Мама устроилась в колхоз счетоводом, а папа в школу – вёл уроки по военной подготовке и преподавал рисование.
Я запомнил несколько эпизодов. В школе папа взял мелкокалиберную винтовку и принёс её к дому пострелять. Стал показывать соседу, как он метко стреляет. Сначала застрелил ворону, сидевшую на трубе. Потом он перестрелил бельевую верёвку возле дома, тем самым очень удивил соседа.
Отношения у них с мамой, в тот период были хорошие. Папа называл её ласково: «Танечка». В Макарове со мной и с Сашей нянчилась девочка, лет четырнадцати. Прожили мы в деревне не более полутора лет, а затем вернулись опять жить к бабушке и дедушке.
В мои детские годы я запомнил отца улыбчивым жизнерадостным человеком. Он любил пошутить за обедом, рассказать какой-нибудь анекдот. Язва желудка часто заставляла его сидеть, согнувшись от боли, но боль быстро отступала, и он вновь становился весёлым и не унывающим.
В Данилове мама стала работать на промкомбинате кассиром, выдавала зарплату рабочим. От промкомбината, стоявшего на берегу речки Пеленды, ей надо было преодолевать не большой подъём в гору, когда возвращалась домой. Помню, что мама всегда с одышкой поднималась по этой улице, видимо, у неё начиналось заболевание сердца. Когда я ходил в старшую группу детского сада, мама впервые попала в больницу.
