Дом № 16/6 по Захарьевской улице. Современное фото
Угловое здание с левой стороны – старинный, не дошедший до нашего времени дом купца-старообрядца И. И. Милова, владевшего им с 1788 года. Ранее, в течение десяти лет, участок принадлежал выдающемуся русскому историку Ивану Никитичу Болтину (1735–1792). Происходил он из богатой дворянской семьи, в молодости служил в Конногвардейском полку, где познакомился и подружился с Г. А. Потемкиным, а в 1769-м вышел в отставку и в течение нескольких лет усердно пополнял свое образование. Потом Болтин служил в Васильковской таможне в Киевской губернии, а с 1778 года, благодаря протекции вошедшего в силу Потемкина, его перевели в Петербург, сначала в Главную таможенную канцелярию, а затем – прокурором в Военную коллегию.
Захарьевская улица. Фото 1880-х гг.
Иван Никитич поселился с женой и дочерью в купленном им доме в Литейной части и успешно сочетал служебные обязанности с изучением древней истории России по летописям, грамотам и напечатанным к тому времени сочинениям, в частности В. Н. Татищева, которого он чрезвычайно чтил. Примечательно то, что хотя Болтин не написал собственной «Истории России», как это сделали тот же Татищев или М. М. Щербатов, и его главные труды имеют форму критических замечаний на произведения других авторов, взгляды его как историка отличаются удивительной цельностью и продуманностью.
И. Н. Болтин
Суть их состоит в новой оценке национального своеобразия Руси; не отвергая западного просвещения, он в то же время ратует за сохранение собственных нравов и обычаев, видя в них залог самобытности, а в более широком смысле – самосохранения русских как нации. Важнейшей предпосылкой для этого Болтин считает уважение и любовь к родному языку, достаточно богатому и гибкому, чтобы выразить любую мысль, не прибегая к иностранным заимствованиям.
«В царствование Елизаветы, – пишет он в «Примечаниях на историю… России г. Леклерка», – введено было в язык русский множество слов французских, не по нужде, а по буйственному пристрастию ко всему, что называется французским… Не взирая на всеобщее осмеяние и укоризну, довольно еще осталось таких, кои, будучи воспитаны в руках французских и научась от них от юности все русское презирать, не хотя узнать природного своего языка и не умея на нем объясняться, мешают в разговоре своем половину слов французских. Знающие же природный свой язык, кроме необходимости, иностранных слов в разговорах не употребляют, а на письме и того меньше».
Очевидно, эти в высшей степени разумные воззрения Ивана Никитича и привели его в конце концов к разрыву с зятем – П. А. Соймоновым, воспитывавшим двух своих дочерей (внучек Болтина) как раз в духе полного пренебрежения ко всему русскому. В результате обе они впоследствии перешли в католичество, причем старшая – С. П. Свечина, ревностная поборница папской власти, – едва не была причислена церковью к лику святых.
Полагая, что главным фактором, формирующим государственный порядок, является национальный характер, а тот, в свою очередь, определяется климатом и физическим местоположением, Болтин приходит к выводу, что Россия ни в чем не похожа на другие европейские государства и у нее собственный путь. Полемизируя с западными историками, не понимавшими особенностей страны, о которой они брались судить, он насмешливо замечает: «О России судить, применяяся к другим государствам европейским, есть то же, что сшить на рослого человека платье по мерке, снятой с карлы».
Как тут не вспомнить бессмертные тютчевские строки:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
И. Н. Болтин верил в Россию, как верили в нее его друзья – граф А. И. Мусин-Пушкин и И. П. Елагин; вместе с ними он готовил к печати «Русскую правду», свод древних законодательных актов, а также переводил и комментировал «Слово о полку Игореве». Князь Потемкин, с глубоким уважением относившийся к Ивану Никитичу, привлек его к работе по топографическому описанию новоприсоединенного Крыма.
Такие люди, как И. Н. Болтин, В. Н. Татищев, М. М. Щербатов, будили национальное самосознание, подготавливая почву для будущих историков и прокладывая дорогу Н. М. Карамзину, С. М. Соловьеву, В. О. Ключевскому. В этом их великая и непреходящая заслуга.
После Болтина дом перешел к купцу Милову, а потом к его дочери. Именно она пожертвовала смежный пустопорожний участок под единоверческую церковь в честь Святого Николая, построенную 1845–1851 годах по проекту архитектора Н. Е. Ефимова. Вместе с виднеющимся вдали полковым храмом Кавалергардского полка она определяла панораму этого отрезка Захарьевской.
Бывший дом Болтина перестал существовать в 1910 году, храмы снесены в советское время, а на их месте и на месте старинных конюшен и казарм по обеим сторонам улицы выросли малопривлекательные здания Инженерно-строительного училища и угнетающие своим унылым однообразием постройки брежневской эпохи. Вот так, без войн и бомбежек, постепенно, шаг за шагом уничтожались красота и та особая поэзия старины, которая – увы, эта фраза стала уже стереотипной – осталась только на фотографии…
«Где стол был яств…»
(Дом № 7 по улице Чайковского)
Среди ранних построек Г. А. Боссе особого внимания заслуживает особняк на бывшей Сергиевской улице, 7. По своей архитектуре он схож с другим зданием, возведенным зодчим в это же время, то есть в начале 1840-х годов, на Литейном проспекте (дом № 37–39), со знаменитым парадным подъездом, украшенным кариатидами. Разумеется, между ними существуют и заметные различия: первый гораздо скромнее, старомоднее, наконец, просто меньше. Но их роднят общие стилевые особенности, знаменующие переход от позднего классицизма к неоренессансу.
Дом № 7 по улице Чайковского. Современное фото
Участок, где ныне стоит дом № 7, застроен довольно поздно; до середины 1830-х годов здесь находился пустырь, принадлежавший некой коллежской асессорше Ефремовой, продавшей его в 1835 году действительной статской советнице Донауровой. Новая владелица возвела на нем двухэтажный каменный дом на высоких подвалах, с простым фасадом в тринадцать окон.
