Как ни велико было состояние Голицыных, но огромные расходы и страсть князя к покупкам и малоудачным обменам сильно расстроили их дела. Один из родственников Голицына говорил про него: «Мой кузен Федор обожает меняться: он меняет поместье на дом, дом на экипаж, а экипаж на табакерку – так что в результате у него оказывается одна табакерка». После непродолжительной болезни он умер сорока пяти лет от роду, оставив убитой горем вдове семерых детей и восемь миллионов долгу. Незадолго до его смерти, в июне 1825 года, супруги вынуждены были продать дом и уехать с детьми в имение.
Новым владельцем стал князь Василий Сергеевич Трубецкой (1776–1841), участник Отечественной войны (его портрет можно видеть в Военной галерее Зимнего дворца), генерал от кавалерии, отец многочисленного семейства – пятерых сыновей и шести дочерей. Его браку с Софьей Андреевной Вейс предшествовала обоюдная любовь с первого взгляда. В молодости княгиня славилась красотой, которую она передала своим дочерям.
Одна из них – Мария, описанная Л. Н. Толстым в повести «Хаджи-Мурат», в первом браке была замужем за А. Г. Столыпиным, а во втором – за сыном фельдмаршала М. С. Воронцова. Писатель Соллогуб, хорошо ее знавший, рассказывает в своих воспоминаниях: «Называя модных петербургских женщин сороковых годов, я забыл упомянуть о Марье Васильевне Столыпиной; по своей дружбе с великой княгиней Марией Николаевной она играла видную роль в петербургском большом свете и была олицетворением того, что в те времена называлось львицей. Ее несколько мужественная красота была тем не менее очень эффектна. Как все ее современницы, Марья Васильевна подражала графине Александре Кирилловне Воронцовой-Дашковой, но не имела ни чарующей грации Воронцовой Дашковой, ни ее тонкого ума. Во всей ее особе проглядывало что-то топорное и резкое, до того резкое, что невольно, слушая ее, приходилось удивляться, как женщина, прожившая весь свой век в большом свете и принадлежавшая к нему и по рождению, и по воспитанию, так бесцеремонно относилась ко всем обычаям и приемам этого большого света».
В. С. Трубецкой
Один из сыновей Трубецкого, Александр, по-видимому, сыграл значительную, еще не до конца выясненную роль в пушкинской дуэли
[30]; другой, Сергей, сделался героем нашумевшего романа с Лавинией Жадимировской.
В доме Трубецких нередко устраивались балы, посещавшиеся высшим петербургским обществом и самим императором Николаем Павловичем. Бывал на них и Пушкин, о чем свидетельствует запись в его дневнике, сделанная 26 января 1834 года.
После смерти князя наследники его продали дом Александру Васильевичу Пашкову (1792–1868), боевому генералу, пользовавшемуся среди товарищей славой отчаянного храбреца. Он побывал во многих сражениях, в том числе и при Бородине. За участие во взятии крепости Шумлы во время Русско-турецкой войны 1828–1829 годов удостоился ордена Святого Владимира 3-й степени, а в июле 1829-го вторично награжден золотой с алмазами саблей «за храбрость». Бабка Александра Васильевича, Дарья Ивановна Мясникова, дочь известного промышленника и богача, получила в приданое 19 тысяч душ и четыре завода, поэтому Пашковы принадлежали к числу богатейших семей Петербурга.
Купив дом, новый хозяин немедленно приступил к его перестройке, осуществленной в 1842–1843 годах по проекту талантливого архитектора Г. А. Боссе. В результате фасад здания приобрел характерные черты того переходного стиля, сочетавшего элементы позднего классицизма и неоренессанса, который присущ и другим работам Боссе раннего периода.
Теперь обратимся к семье А. В. Пашкова. Жена его, Елизавета Петровна, урожденная Киндякова, первым браком была замужем за князем И. А. Лобановым-Ростовским, но супружество оказалось неудачным, и они расстались. О причине разрыва недвусмысленно дал понять Ф. А. Толстой-Американец в письме к П. А. Вяземскому: «Князь Лобанов-Ростовский женился на девице Киндяковой, но поелику не мог ее сделать матерью ни… (нецензурное слово. – А. И.), то меньше чем через год сделал с ней вахтпарад, то есть развод».
Второй брак, с А. В. Пашковым, был вполне удачен, супруги имели троих детей, из которых Василий Александрович (1831–?), глава секты пашковцев, заслуживает особого внимания.
В 1874 году английский протестантский проповедник лорд Редсток, приехав в Петербург, начал пропагандировать свои идеи в великосветской среде. Одним из самых горячих его приверженцев стал отставной гвардейский полковник В. А. Пашков, сплотивший вокруг себя группу единомышленников.
Суть учения пашковцев состояла в следующем. Прощение грехов за добрые дела невозможно: грехи могут быть омыты только святой кровью, а она уже пролита и омывает всякого чувствующего свою немощь и принимающего Христа как единого Спасителя и единого ходатая между Богом и человечеством. Спасение, по учению пашковцев, достигается покаянием и верой в Христа, принятием его в свое сердце; кто верит, тот не может не творить добрых дел, которые суть плоды веры. Принявший в себя Христа является проповедником его учения. Пашковцы отрицали иконы, святых, таинства и церковную иерархию.
В 1876 году Пашков с разрешения властей учредил Общество поощрения духовно-нравственного чтения, ставившее целью дать возможность людям из рабочей среды приобретать по месту жительства книги Священного Писания и другую религиозную литературу по низкой цене. Активную помощь Василию Александровичу оказывали его жена А. И. Пашкова (урожденная графиня Чернышева-Кругликова), Е. И. Черткова, В. Ф. Гагарина, М. М. Корф, А. П. Бобринский и другие представители высшего света.
Для распространения своих религиозных воззрений Пашков решил воспользоваться… извозчиками, как людьми, с одной стороны, тесно связанными с народными массами, а с другой – находящимися всегда под рукой самих проповедников. Садясь в извозчичий экипаж, он заводил разговор на нужную тему и если замечал ответный интерес, то предлагал приходить к извозчику домой читать Евангелие. К некоторым из них Пашков ездил читать слово Божье сам, а к другим посылал посетителей своих молитвенных собраний.
О том, как они проходили, можно узнать из воспоминаний одного из очевидцев: «В ближайшее воскресенье, к восьми часам вечера, я уже входил в эффектный перрон (подъезд. – А. И.) большого дома В. А. Пашкова на Гагаринской набережной, окрашенного в серый цвет красивого особняка старого барского типа, с ярко освещенными, смотрящими на Неву окнами и матовыми парами фонарей подъезда. Теперь в этом доме помещается французское посольство. В большой прихожей лакеи снимали верхнее платье и приглашали войти. Я поднялся, вместе с другими, по нескольким ступеням белой широкой лестницы на первую площадку, прошел через высокую, задрапированную массивной шелковой портьерой дверь направо и очутился в ярко освещенном зале. Зал был большой, длинный, с рядом окон на набережную. Его ярко освещали люстра и стенные лампы; на стенах никаких украшений не было. Весь зал был заставлен рядами стульев. Вдали, у входа в следующую комнату… стоял небольшой столик, а рядом маленький гармониум (фисгармония. – А. И.) с клавишами. Я присел на первый попавшийся стул и огляделся. Вокруг был такой разнохарактерный, разношерстный, разновидный люд! Среди фабричных синих и серых блуз и поношенных пиджаков виднелись темные простенькие кофточки «учащихся» женщин и барышень. То там, то тут темнели изящные костюмы дам из общества, чернели смокинги, краснели генеральские лампасы, серебрились эполеты и академические значки… Где-то вдали, из внутренних комнат, мерным боем часы громко пробили восемь ударов. Драпировка тихо заколебалась, и в комнату вошел… человек среднего роста, лет 40–45, с небольшой бородкой и хорошим, простым русским лицом… Он спокойно подошел к столику, низко поклонился собранию и стал читать какое-то место из Евангелия, лежащего на столике. Это был В. А. Пашков…» За чтением следовала проповедь, а затем совместное пение псалмов под аккомпанемент фисгармонии.
