А. К. Толстой
Об атмосфере толстовских вечеров, а вернее сказать – ночей, потому что начинались они не ранее 10 часов, один из постоянных посетителей их, В. П. Боткин, 27 ноября писал своему другу А. А. Фету: «Всего чаще бываю у Толстых, где всего приятнее, и я несказанно рад, что они нынешнюю зиму проводят в Петербурге… Надо сказать, что дом Толстых есть единственный дом в Петербурге, где поэзия не есть дикое, бессмысленное слово, где можно говорить о ней, и, к удивлению, здесь же нашла себе приют и хорошая музыка».
Весной следующего года музыкально-поэтические вечера прекратились: Толстые уехали в свое имение Красный Рог, и дом опустел. Затем в него вселились новые жильцы, но уже никогда он не видел в своих стенах столько талантливых людей, как в ту памятную зиму.
В 1891 году Мухановы расстались с домом: его купила вдова подполковника Е. Б. Герсеванова, Елизавета Михайловна, а годом позже, после ее смерти, он перешел к ее дочерям-наследницам – Вере, Александре и Анне, из которых две последние также успели овдоветь.
Герсевановы принадлежали к старинному дворянскому роду грузинского происхождения, давшему несколько выдающихся деятелей в разных областях науки и культуры. Дядя владелиц, Николай Борисович, был писателем-публицистом и военным историком; М. Н. Герсеванов приобрел известность как крупный инженер-строитель и гидротехник, а его сын Николай, уже в советское время, сделался основателем научной школы в области механики грунтов.
До 1917 года домом владели две дочери-вдовы Е. М. Герсевановой – княгиня Орбелиани и графиня Ребиндер, а затем задувшие ветры революции навсегда разметали привычный уклад жизни «вдовьего дома».
Дом Баура
(Дом № 36 по набережной Кутузова)
Исполосованный горизонтальным рустом фасад дома № 34 примыкает к длинному двухэтажному на подвалах зданию, окрашенному в желтый и белый цвета – излюбленное сочетание для казенных зданий в эпоху классицизма. Именно тогда и был построен этот дом, к которому прочно пристало наименование «Баурский», хотя тот, от кого оно пошло, владел им очень недолго.
В 1775 году, когда отрезок набережной от Фонтанки до Литейного двора стал усиленно застраиваться, среди тех, кто пожелал получить здесь место, оказались инженер-генерал М. И. Мордвинов и знакомый нам бригадир А. А. Саблуков. Первому отвели угловой участок у каменного моста, а второму – смежный. По истечении определенного законом пятилетнего срока выяснилось, что Мордвинов успел за это время возвести лишь подвальный этаж, а Саблуков и вовсе ничего не построил, купив себе уже готовый дом на Царицыном лугу (позднее он, как мы знаем, все же приобретет особняк на набережной).
В результате в 1781 году оба их надела отошли к инженер-генералу Ф. В. Бауру, вероятно нуждавшемуся в жилье неподалеку от места службы, а она в ту пору была в основном посвящена важнейшему делу, начатому год назад – углублению Фонтанки и сооружению на ней гранитной набережной. Баур докончил начатый Мордвиновым дом, расширив его за счет саблуковского участка и придав ему тот строгий, аскетичный облик, который он сохранил по сей день.
Дом № 36 по набережной Кутузова. Жилой дом. Современное фото
Несколько слов о его владельце, которому Петербург кое-чем обязан. Фридрих Вильгельм Бауер или Федор Васильевич Баур, как его называли в России, родился в 1731 году в Германии и был потомком шведского онемеченного рода. До 1770 года Баур служил при дворах разных немецких владык, а затем Екатерина II пригласила его на русскую службу. Вскоре он стал близким соратником графа П. А. Румянцева, командовавшего русской армией в войне с турками.
В течение одного года Федор Васильевич, получивший генерал-майорский чин и должность генерал-квартирмейстера, то есть начальника штаба, удостоился высоких воинских наград, отличившись в битвах при Ларге и Кагуле. В конце 1770-го он прибыл в Петербург и занялся преобразованием Генерального штаба, который пять лет спустя разместился в специально купленном для него близ Крюкова канала доме, также прозванном горожанами «Бауровым» – по необъяснимой причине фамилия генерала удивительно легко и крепко приклеивалась к петербургским постройкам.
Позднее Баур руководил многими инженерными работами, в частности – комиссией строения Екатерининского канала, городового вала на месте нынешнего Обводного канала, постройкой петербургского Большого театра и, наконец, мощением столичных улиц. Разносторонняя и полезная деятельность инженер-генерала, весьма ценимая императрицей, продолжалась даже во время мучительной болезни, которая в феврале 1783 года свела его в могилу: еще в январе он представлял государыне свой последний проект, касавшийся устройства дорог.
После смерти Баура только что отстроенный дом его в 1784 году был куплен для нужд дворцового ведомства: в нем стали селить придворных служителей, всю ту бесчисленную царскую челядь, содержание которой стоило государству огромных средств. По поводу вороватости дворцовой прислуги сохранилось немало преданий и анекдотов. Как-то Екатерина II, выйдя утречком на Камеронову галерею в Царском Селе, приметила нескольких служителей, в поте лица грузивших телегу казенной провизией. Увидев царицу, они окаменели от испуга. «Что вы делаете? – спросила она. – Вы, кажется, нагружаете воз дворцовыми припасами?» – «Виноваты, ваше величество», – отвечал один из них, падая перед ней на колени. «Чтоб это было в последний раз! – строго сказала императрица, добавив вполголоса: – А теперь уезжайте скорей, чтобы вас не увидел гофмаршал, а то вам здорово попадет».
Другой случай не менее характерен. Однажды, гуляя по саду, Екатерина заметила придворных лакеев, тащивших из дворца фарфоровые блюда с персиками, ананасами и виноградом. Чтобы не встретиться с ними, снисходительная к чужим слабостям государыня свернула в боковую аллею, примолвив сопровождавшим ее дамам: «Хоть бы блюда мне оставили!»
Стоит ли после этого удивляться, что некоторые, особо удачливые из служителей, такие, например, как знакомые нам камердинеры – Захар Зотов, Иван Медведев и даже штатный карлик Савелий Титов – обзаводились собственными каменными палатами. Впрочем, если дворцовая прислуга попросту воровала, то различные придворные чины получали все причитающиеся им блага на вполне законных основаниях.
При дворе существовал расточительный обычай, заключавшийся в том, что каждые две недели в комнату каждого из придворных приносили по две бутылки столового вина известных марок и по бутылке ликера различных сортов, не считая английского пива, меда, минеральных вод и т. д. Все это, вместе взятое, составляло ни много ни мало 60 бутылок на каждого.
