Этими достоинствами княжна прельстила адъютанта великого князя Александра Павловича П. М. Волконского, представителя другой ветви древнего княжеского рода, к которому принадлежала сама. Карьера ее мужа блестяще подвигалась при обоих императорах – сперва при Александре I, высоко ценившем его непоколебимую преданность и вверившем перед смертью свою супругу попечениям князя и его жены, а затем и при Николае I, который пожаловал Петру Михайловичу титул «светлейшего» (1834 г.), а через несколько лет произвел в генерал-фельдмаршалы (1843 г.).
Еще в 1814 году княгиня Волконская была сделана кавалерственной дамой и сопровождала мужа в свите государя во время заграничных походов, а впоследствии почти неотступно находилась при императрице Елизавете Алексеевне до самой ее смерти. Но постепенно придворная жизнь начала тяготить ее, а когда после событий 14 декабря 1825 года ее любимый брат Сергей подвергся жестокому наказанию и ссылке в Сибирь, решение удалиться от двора созрело окончательно; Софья Григорьевна сочувствовала брату и не могла смириться с суровостью царя по отношению к декабристам. Несмотря на пожалование в 1832 году в статс-дамы, она редко показывалась при дворе. Часто совершая заграничные поездки, она проделывала разные чудачества, порой доставлявшие ей самой немало неприятностей.
Надо сказать, что, хотя княгиня была очень богата, она отличалась невероятной скупостью и развившейся к старости клептоманией: бывая в гостях, почтенная дама прятала и уносила с собой куски сахара, спички, апельсины, карандаши и так далее, причем проделывала это с ловкостью фокусника. Ходила она в длинных черных балахонах, очень широких и свободных, и всегда носила с собой мешок, в котором лежали какие-то ключи, издалека возвещавшие о ее приближении металлическим лязгом. Отчасти в этом проявлялось присущее ей пренебрежение к светским условностям, а отчасти сказывалась отцовская наследственность.
Князь Григорий Семенович также прослыл своими странностями, хотя и другого рода, что, возможно, объяснялось полученным на войне ранением в голову. Будучи оренбургским военным губернатором, он разгуливал по улицам в халате поверх нижнего белья и при всех орденах. В таком виде князь иногда забредал довольно далеко от дома и возвращался обратно на попутной телеге. Впрочем, нрава он был добродушного, а его письма к детям, среди которых Софья была любимицей, преисполнены «душевными сладчайшими сентиментами». Старик усматривал в дочери физическое сходство с собой, что не преминул с удовольствием отметить в одном из писем: «Все сознают, что Ваше прекрасное лицо подобно моему изношенному».
Страстная путешественница, С. Г. Волконская изъездила всю Европу и состояла в переписке со всеми коронованными особами и литературными знаменитостями. У нее хранился чайный сервиз, подаренный ей английским королем Георгом IV; показывая его, она не забывала прибавить, что это был «подарок мужчины женщине». Путешествовала она не в собственной карете, что вполне могла бы себе позволить, а на империале омнибуса. Однажды ее там арестовали, заметив, что в чулках у нее просвечивают бриллианты, и приняв за воровку. Она подняла шум, грозя пожаловаться папе римскому, бельгийскому королю и еще бог весть кому, – и ее отпустили.
По словам внучатого племянника княгини, С. М. Волконского, в своем доме на набережной реки Мойки она сдавала квартиру собственному сыну, а когда тот на время уехал, старуха воспользовалась этой отлучкой и вселилась в его комнаты, прожив таким образом всю зиму в квартире, за которую получила деньги. Примеры ее безудержного скопидомства можно было бы множить до бесконечности, но странное дело: скупая в мелочах, Софья Григорьевна порой была способна на неожиданную щедрость. Она бранила горничную за то, что та зря извела спичку, и в то же время, не задумываясь, делала родственнице подарок в двадцать тысяч рублей.
Весной 1854 года княгиня, невзирая на недовольство царя, предприняла дальнее путешествие в Сибирь, повидаться с братом. Приезд жены покойного министра двора, естественно, наделал немало шуму. Сергей Григорьевич встретил сестру за семь верст от Иркутска, в тот же день и месяц, в какой они расстались двадцать восемь лет назад на станции под Петербургом. Оба поразились изменениям во внешности друг друга: бывший блестящий генерал превратился в седого как лунь старца с длинными волосами и бородой, а миловидная брюнетка с точеными руками и манящим взглядом карих глаз – в настоящую гарпию с большими черными усами и облысевшей шишковатой головой. Когда она пожелала побывать на китайской границе, в Кяхте, то обитавшие там китайцы «засматривались на ее усы и бороду, огорчая ее знаками непочтительного веселья».
Поездка престарелой «фельдмаршальши» сопровождалась постоянными пререканиями с ямщиками из-за чаевых и с содержателями станций из-за прогонов, причем на все их доводы она неизменно отвечала одно и то же: «Нет, нет, я была с вами достаточно женерёзна!» По-французски это означало «щедра», но какой смысл придавали незнакомому для них слову ее собеседники – сказать трудно.
Несмотря на все эти странности, окружающие любили С. Г. Волконскую за блеск ее разговора, яркость эпитетов, неожиданность сравнений. Такой знавал ее и А. С. Пушкин, поселившийся в доме на набережной реки Мойки осенью 1836 года и нашедший здесь свое последнее пристанище.
О прошлом не грустит!
(Дом № 74 по набережной Мойки)
Также на Мойке, вблизи Исаакиевской площади, приютилось невысокое здание с классическим портиком из ионических пилястр и треугольным фронтоном. Суховатый, казенного вида фасад как нельзя лучше подходил к прежнему назначению дома: многие десятилетия он принадлежал ведомству Государственного контроля, закончившему свое существование только после Октябрьской революции. Но перед тем как обратиться в казенное учреждение, он знавал лучшие времена и видал на своем веку не одни чиновничьи вицмундиры.
Дом № 74 по набережной Мойки. Современное фото
Построил его генерал-поручик Алексей Петрович Мельгунов на отведенном по указу Петра III «в вечное и потомственное владение» месте. Повеление отдано в феврале 1762 года; не прошло и двух лет, как дом был готов – его можно видеть на составленном немного позднее аксонометрическом плане Сент-Илера – Соколова. В ту пору он выглядел иначе, чем сегодня, – наряднее и веселее, хотя привлекал взор уже не декоративным разгулом барокко, а более строгими и умеренными формами раннего классицизма.
А. П. Мельгунов
