Один из фрагментов аксонометрического плана Петербурга 1760–1770-х годов запечатлел отрезок набережной Мойки между нынешним Английским проспектом и Крюковым каналом; интересующий нас участок, как и в настоящее время, простирался до Офицерской улицы.
П. И. Панин
В ту пору он принадлежал герою Семилетней войны генералу П. И. Панину, будущему усмирителю пугачевского бунта. В 1772 году Петр Иванович, уже несколько лет как поселившийся в Москве, продал петербургскую усадьбу князю М. М. Щербатову, автору многотомной «Истории Российской с древнейших времен». Однако большей известностью пользуется другое его сочинение – «О повреждении нравов в России»; оно и сегодня читается с большим интересом.
К моменту приобретения князем участка в его глубине стояли каменные одноэтажные палаты в стиле, схожем с барокко, со множеством окон и фигурными фронтонами. На набережную выходили два низеньких флигеля, соединенных металлической решеткой с великолепными воротами.
Перед задним фасадом дома был разбит небольшой сад, скорее даже цветник; остальная же довольно обширная территория пустовала, если не считать двух прямоугольных водоемов и пруда с затейливым ограждением.
Здесь, вдали от шума городского и мирской суеты, Щербатов писал третий и четвертый тома своей «Истории» и разбирал архив кабинета Петра I, к которому получил доступ благодаря специальному указу Екатерины II. В это время он издал несколько книг, служащих и по сей день ценнейшим источником при изучении Петровской эпохи.
М. М. Щербатов
Бежать от светских развлечений и соблазнов вынуждали князя и соображения сугубо материальные: несмотря на крупное состояние, его отягощали долги родителей и тестя; да и собственное обильное потомство – девять детей – требовало немалых расходов. Благоразумнее было бы жить в деревне, но княжеская гордость противилась такому решению. Пришлось обращаться за помощью к императрице, и та помогла ему уплатить сорокатысячный долг…
С 1781 года в доме Щербатовых поселился английский посол Джеймс Гаррис, на пять лет арендовавший усадьбу «с регулярным садом, двумя оранжереями, парниками и плодовыми деревьями». Он прибыл в Петербург с целью заключения тесного союза с Россией, в чем Великобритания, оказавшаяся в период борьбы с восставшими Северо-Американскими колониями в политической изоляции, остро нуждалась.
По-видимому, Гаррис рассчитывал пробыть в Северной столице долго, поэтому в январе 1783 года приобрел участок Щербатова в собственность. Но ожидания его не оправдались: осторожная Екатерина не склонна была ввязываться в военные альянсы с сомнительными выгодами для России, предпочтя нейтралитет. Не помогла англичанину и дружба с Потемкиным, устроившим ему личную встречу с государыней. Та посоветовала примириться с неизбежностью и признать независимость Соединенных Штатов. Таким образом, миссия Гарриса закончилась полным провалом, и все интриги оказались тщетными. Оставалось вернуться на родину.
Однако быстро продать недвижимость в Петербурге, вдобавок на окраине, оказалось не так-то просто. Вот когда пригодились Гаррису близкие отношения с Потемкиным: светлейший великодушно освободил дипломата от обременительной собственности, что позволило тому в скором времени и без помех отбыть восвояси.
Через несколько лет Григорий Александрович продал ненужный ему участок обер-шталмейстеру Л. А. Нарышкину, который возвел, скорее всего, на прежнем фундаменте новый двухэтажный дом. Он-то после многих перестроек и дошел до наших дней.
Будучи человеком веселым и компанейским, Нарышкин пожелал видеть в своем саду многолюдные сборища; именно с этого момента начинается его история как места общественных увеселений.
Лев Александрович, вельможа богатый и родовитый, при всех своих недостатках – в их числе можно назвать склонность к шутовству и угодливость к власть имущим – обладал, по меньшей мере, одним несомненным достоинством – гостеприимством.
Хлебосольство прочно сидело у него в крови, и он чрезвычайно любил, когда к нему приезжали незваные гости.
Л. А. Нарышкин
Другой его страстью было наблюдение в праздничные дни за народными гуляньями, они нередко устраивались перед его домом на Исаакиевской площади. Ему нравилось находиться среди толпы, слушать, о чем судачит народ, и он почти ежедневно прогуливался по толкучему рынку, покупая всякую всячину на выделяемый супругой специально для этой цели рубль.
Не удивительно, что Нарышкин охотно предоставил свой усадебный сад на Мойке для «воксала», как называли тогда увеселительные заведения на свежем воздухе. По средам и воскресеньям там устраивались танцевальные вечера и маскарады с платою по рублю с персоны, причем посетители могли являться в масках и без масок. В танцевальном павильоне играли два оркестра – роговой и бальный, а на открытой сцене шли пантомимы и сжигались потешные огни.
Вот одно из объявлений в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1793 год: «В среду, сего Июля 20 дня, будет в Нарышкином саду, что на Мойке, представление большого позорища (то есть зрелища. – А. И.), названного Путешествие капитана Кука, в пользу г. Мире… Если же погода воспрепятствует, то представление оное будет в пятницу, 22 числа. После которого числа воксалы будут только по воскресеньям, а в другие дни недели всякому дозволяется безденежно гулять в саду с утра до вечера, где можно будет получать во всякое время напитки и закуски…»
Последние слова особенно важны и говорят о том, что «Нарышкин сад» сделался первым общедоступным, вход в который не оговаривался никакими дополнительными условиями, как бывало прежде. Помимо разношерстной и всесословной публики, в сад заглядывали и высокопоставленные особы, включая императрицу.
В письме к барону Гримму от 13 мая 1796 года Екатерина писала: «Вчера я провела целый день у обер-шталмейстера Нарышкина. Я отправилась в 2 часа пополудни в карете, вместе с великими княжнами Александрой и Еленой; за мной ехали великие князья Александр и Константин со своими супругами. Ехали мы (из Таврического дворца на конец Мойки, где находится новый дом обер-шталмейстера, заменяющий ему весной Таврический дворец) почти целый час, так как это совсем на другом конце города. Мы нашли прекрасный дом, великолепный обед и прелестный сад, в котором изобилие цветов».
Со смертью Нарышкина в 1799 году все переменилось: его наследник Александр Львович вновь стал сдавать усадьбу внаем. До 1805 года в ней жил австрийский посол граф Стадион (!), в чем можно усмотреть пророческий намек на ее будущее предназначение, а затем она перешла к придворному банкиру барону А. А. Раллю. Новый владелец любил музыку и веселье не меньше прежнего, а потому возобновил в своем саду публичные развлечения.
