Рассказывают, что граф заставлял своего директора департамента М. И. Топильского выколачивать ему шубы, а однажды приказал явиться в мундире, при всех орденах и поцеловать ему руку. Сделано это было будто бы для того, чтобы показать маленькой дочери Панина, будущей графине Левашовой, что ее папу слушаются даже очень важные люди, а она не слушается!
Один из парадоксов русской истории, так увлекавшей графа, состоял в том, что люди с университетскими дипломами, казалось бы культурные, воспитанные, изысканно вежливые и обходительные в обществе, почему-то вдруг оказывались жестокими крепостниками, убежденными в благотворной силе и незаменимости кнута, потому что «народ еще не созрел» и «с ними иначе нельзя».
Но вот задули ветры перемен, и Александру II вздумалось именно В. Н. Панина назначить председателем редакционных комиссий, занятых подготовкой крестьянской реформы. Разумеется, Виктор Никитич постарался сделать все от него зависевшее, чтобы соблюсти интересы помещиков. Впрочем, он считал себя лишь орудием царской воли, что, наверное, соответствовало действительности. Когда же приступили к судебной реформе, чаша терпения Панина переполнилась: он никак не мог смириться с отменой телесных наказаний и введением института присяжных – и подал в отставку с поста министра, а в 1867 году окончательно удалился от дел.
Оказавшись на покое, граф посвятил весь свой досуг чтению, а кроме того, опубликовал ряд любопытных материалов в сборниках Императорского Русского исторического общества.
Н. П. Панина
Виктор Никитич был женат на Наталье Павловне Тизенгаузен, приходившейся внучкой П. А. Палену, стоявшему во главе заговора против императора Павла, и двоюродной сестрой Долли Фекельмон и графини Ю. П. Самойловой. Супруги жили дружно и произвели на свет сына и четырех дочерей, из которых две умерли в младенческом возрасте.
Об атмосфере, царившей в доме на Караванной, рассказывает один из современников, посетивший семейство графа в начале 1860-х годов: «Здесь все дышало стариной – и сам хозяин, чего доброго, один из древнейших памятников Петербурга, и самые стены дома его… Человек огромного знания и ума глубокого, он отличался порой и самодурскими причудами, граничившими иногда с сумасшествием… Раз, по приглашению графини Евгении Викторовны (дочери хозяина. – А. И.), я провел у Паниных вечер. Это был скорее музей окаменелостей, чем живое сборище людей. В квадратной гостиной окон не было. Дорогие гобелены украшали его четыре стены. Это служило как будто символом. Графиня-мать… присоединяла к этой знатной деревянности свою личную балтийскую неподвижность».
Рано умерший сын Владимир, любивший показывать простым смертным свое умственное превосходство, являл собой тип довольно своеобразный. Вот как описывает его в своих мемуарах явно не благоволивший к нему граф С. Д. Шереметев: «Либерал и деспот по преимуществу, характера требовательного и прямолинейного, он представлял из себя смесь остзейского чванства с либерализмом 60-х годов. Не примыкая к крайним партиям, он тем не менее весьма определенно отличался «фрондированием» всего, что касалось двора и Императорской фамилии».
С. В. Панина
От брака с Анастасией Сергеевной Мальцовой (с ее отцом мы встретимся в очерке «В толпе себе подобных») он оставил единственную дочь Софью (1871–1957), последнюю владелицу дома и одновременно последнюю представительницу угасшего рода графов Паниных. Жизнь ее сложилась не совсем обычно. Рано овдовевшая мать вторично вышла замуж за И. И. Петрункевича – видного земского деятеля, позднее одного из лидеров кадетской партии, ближайшего соратника П. Н. Милюкова. Анастасия Сергеевна, считавшаяся в кругу своей родни отъявленной революционеркой, желала воспитать дочь в любви к «трудовому народу». С этой целью она, по выражению А. А. Половцова, «таскала ее по мужицким избам берегов Волги».
Протесты со стороны бабушки, Н. П. Паниной, обратившейся за поддержкой к самому Александру II, ни к чему не привели, и Софью оставили под материнской опекой. Лишь при следующем императоре, Александре III, ее все же отняли от «сумасбродной матери».
В 1890 году Софья Владимировна, считавшаяся самой богатой невестой в России, выходит замуж за сына государственного секретаря А. А. Половцова. При этом вдова В. Н. Панина выразила желание, чтобы к мужу внучки перешли титул и фамилия ее покойного супруга, как то было ей обещано Александром II. Однако Александр III, сильно недолюбливавший Половцова, наотрез отказался исполнить эту просьбу, мотивируя свой отказ «нежеланием ближайших родственников» С. В. Паниной.
Учитывая то, что таковым мог быть сочтен лишь троюродный брат новобрачной князь А. Г. Щербатов, мотивировка не выглядела особенно убедительной, но Половцов все понял и больше не настаивал. С мужем, имевшим гомосексуальные наклонности, графиня, как и следовало ожидать, не сошлась взглядами, и после скандального бракоразводного процесса они расстались, причем Панина вернула себе девичью фамилию и титул.
После смерти бабушки, умершей в 1902 году в более чем преклонном возрасте, Софья Владимировна осталась единственной владелицей огромных панинских богатств, в том числе и дома на Фонтанке. Материнское воспитание не пропало втуне: С. В. Панина разделяла политические воззрения отчима, которого очень уважала, и со временем сама стала членом ЦК партии кадетов.
Общественная деятельность графини Паниной широко известна: она построила Лиговский народный дом, помогала голодающим, на ее средства содержались школы и больницы. Но вот один, казалось бы, незначительный эпизод рисует ее как человека. В одном из имений графини работал в качестве землемера некий молодой человек, замешанный в крестьянских волнениях 1905 года и принятый на эту должность по протекции семейства А. И. Бакунина (племянника известного анархиста), близкого к Паниной.
Работая в имении, молодой человек возглавил Крестьянский союз, а когда тот разгромили, он, опасаясь ареста, решил бежать из России. В роли спасительницы выступила опять-таки Панина. Она лично встретила почти незнакомого ей человека на перроне вокзала, доставила в своем экипаже на заранее приготовленную «конспиративную» квартиру, а на другой день отвезла его на Финляндский вокзал, усадила в поезд до Гельсингфорса и вручила рекомендательные письма к своим шведским друзьям.
После Февральской революции С. В. Панина вошла в состав Временного правительства, занимая посты товарища министра государственного призрения, а затем товарища министра народного просвещения. Арестованная большевиками, но вскоре милостиво выпущенная на свободу в память о прошлых «заслугах перед народом», графиня навсегда покинула родину, жестоко обманутая в своих либеральных чаяниях.
А в бывшие графские хоромы пришел тот самый «народ», за который так ратовала Софья Владимировна, и они зажили совсем иной жизнью, и в этой жизни не было места для графини Паниной – последнего обломка угасшего рода.
