Петр Федорович недолго прожил в своем пышно отделанном особняке: чрезмерная склонность к кутежам и попойкам привели его к преждевременной смерти на пятьдесят третьем году. Спустя несколько лет его вдова Зинаида Николаевна вышла замуж за чиновника Полежаева; скончалась она в преклонном возрасте, незадолго до революции.
После смерти матери все семянниковское состояние перешло к ее дочери от первого брака Ольге Петровне Кушелевой, успевшей к тому времени овдоветь и проживавшей в особняке на Бассейной с двумя неженатыми сыновьями. Они служили ротмистрами в кавалерийских полках; третий ее сын, тоже ротмистр, только отставной, обитал со своей семьей в соседнем доме, также принадлежавшем матери. Налетевшая революционная буря положила конец уютному и благополучному существованию кушелевского клана, разметав его по белу свету.
А в опустевшем особняке поначалу обосновался антикварный магазин «Бюро искусства», один из тех, что, как грибы после дождя, появились чуть ли не на всех больших улицах Петрограда. Занимались они распродажей частных коллекций, владельцы которых торопились с ними расстаться в надежде хоть что-нибудь выручить, прежде чем все окончательно пойдет прахом. Немного позднее, в 1918-м, здесь открылся Дом литераторов, просуществовавший до 1922 года и спасший от голодной смерти сотни русских интеллигентов, по разным причинам оставшихся в Петрограде.
Поэт Георгий Иванов пишет в своих воспоминаниях: «На проклятой Богом территории «Северной коммуны», где людям, не желавшим или не умевшим шагать «в ногу с пролетариатом», оставалось только ложиться и умирать, – был создан и отгорожен клочок, где они могли не только как-то кормиться, не только греться в относительном тепле, но – и это было самое важное – дышать. За тяжелой дверью Дома литераторов советское владычество как бы обрывалось. Замерзший и голодный «гражданин» вместе с порцией воблы и пшенной каши как бы получал и порцию душевной свободы, которая там, за стенами Дома литераторов, была конфискована и объявлена вне закона».
Процедура приема в члены литературного сообщества была облегчена до крайности: приходил человек, оборванный и голодный, и заявлял управляющему, что он журналист. «А где вы писали?» Претендент на членство, помявшись, отвечал: «В сибирских газетах… и вообще…» После этого ему незамедлительно выдавалась заветная карточка, дававшая право на бесплатные обеды.
Но помимо «сибирских журналистов», там же кормился почти весь литературный Петроград. «Хожу сюда каждый день, как лошадь в стойло», – говаривал Гумилев; Блок часами простаивал здесь в очередях за мороженой картошкой, которую торжествующе нес потом к себе на Офицерскую; Кузмин, живший неподалеку, уходил и появлялся вновь каждые полчаса, чтобы поболтать и напиться чаю. В Доме литераторов устраивались лекции, концерты, литературные вечера, охотно посещавшиеся и многими окрестными жителями.
Георгий Иванов посвящает несколько неласковых строчек приютившему писателей особняку, к тому времени еще во многом сохранявшему свой вычурный лоск: «Помещение… было безобразное и неудобное. Залы, обитые вылинявшим штофом, дрянные огромные картины по стенам. Мебели было мало – тоже плохой и роскошной. Зато при доме был прекрасный старый сад». Насытившись, литераторы любили прогуливаться по аллеям, разбирая курьезные надписи на собачьих могилах.
Ныне от сада уцелело всего два-три дерева, сиротливо жмущихся к стене бывшего особняка. А сам он, надстроенный и перестроенный, оголенный со всех сторон, мало напоминает особняк из моего детства…
Приют Фемиды
(Дом № 44 по Литейному проспекту)
Стоит на Литейном проспекте дом со странным фасадом – смесью самых разнородных стилей: центральная его часть с тремя огромными арочными оконными нишами, над каждой из которых по три маленьких полукруглых оконца, напоминает как бы вывернутую наизнанку мрачноватую внутренность романских соборов, боковые же окна первого и третьего этажей переносят нас в эпоху Возрождения. Такой облик зданию придал в 1852–1856 годах архитектор А. X. Пель. Уже почти два века оно служит приютом Фемиды, прочно связанное с судьбами отечественной юриспруденции. Здесь получали образование будущие российские правоведы, составлялись и редактировались законы… А начиналось все так.
Император Павел I терпеть не мог гражданских чиновников, в особенности мелких, почитая их занятия «подлыми», то есть низкими, как это слово тогда понималось. Но нужда в чиновниках, в том числе сенатских, была велика. Из «правительствующего», каким он являлся при Петре I, сенат постепенно превратился в чисто судебный орган, решавший порой весьма запутанные дела, в обилии стекавшиеся со всех концов России. Для решения их нужны были не просто грамотные, а юридически образованные люди, способные со временем занять высшие сенатские должности. Откуда же их взять?
И вот в 1797 году по указу императора при сенате открылась Юнкерская школа для юношей, решивших посвятить себя гражданской службе. Число ее воспитанников не должно было превышать пятидесяти (из них тридцать юнкеров из дворян, а остальные – дети мелких «приказных» недворянского происхождения), но на деле оказалось чуть не втрое больше: многие дворяне, стараясь спасти своих чад от тягот и превратностей павловской муштры, отдавали их в школу.
Дом № 44 по Литейному проспекту. Современное фото
Первоначально она помещалась на Загородном проспекте, у Пяти углов, в специально отведенном для нее здании, но в 1803 году ее переименовали в Юнкерский институт и перевели на Литейную улицу, в дом, ранее занимавшийся Вспомогательным банком для дворянства.
Интересна предыстория дома. Некогда он принадлежал знаменитому фельдмаршалу Миниху; в 1775 году его наследники продали участок Петру Кирилловичу Хлебникову, выдающемуся библиофилу, основателю уникальной библиотеки. Имея, по словам современника, «безмерную любовь к словесным занятиям», он с особой страстью собирал рукописи, книги, газеты, периодические издания и даже листки со стихотворениями, речами, эпиграммами, объявлениями и т. п. Среди жемчужин его собрания находился список древней летописи, которым впоследствии пользовался Карамзин при написании первых томов своей истории, а также ода Ломоносова на восшествие на престол Иоанна Антоновича в 1741 году, долго считавшаяся величайшей библиографической редкостью и даже окруженная некой тайной. Многие тогдашние русские литераторы пользовались покровительством П. К. Хлебникова и печатали свои сочинения его «иждивением».
Сын Петра Кирилловича, Николай Петрович, значительно преумножил отцовскую библиотеку. Он находился в дружеских отношениях с Державиным, подарившим ему свою «Песнь лирическую Россу на взятие Измаила».
