— Не хочу, чтобы он, Егор, был первым. С тобой хочу. Чтобы хотя бы раз узнать, как это бывает, когда любишь.
Знает? Бедная моя девочка, как, наверное, напугана она! Мне безумно хотелось защитить Милану, успокоить, но пока я и сам не знал, что с нами будет завтра. Потянул ее за руку на колени, закрывая руками, прижимая, чтобы не замерзла в холодной комнате, а еще, чтобы знала, что никакому Егору никогда не достанется!
— Женя, они хотят, чтобы я родила ребенка, из которого… из его тельца, крови… я не знаю, чего именно… но, в общем, убить его хотят и сделать специальное средство, чтобы колоть бойцам и получать уникальных солдат с особенными способностями.
Она дрожала. Теперь уже не от возбуждения, я это улавливал четко, а от страха, от осознания всего ужаса того, что ей пришлось узнать.
— Не-ет, не бойся, я не позволю. Они тебя не получат. Никогда. Только через мой труп.
— Не говори так. Лучше поцелуй меня! Я все время думаю, что вот сейчас кто-нибудь войдет, и все закончится.
И я, наплевав на доводы рассудка, призывавшего не делать этого, поцеловал…
35. Милана
Какой же он нежный… какой ласковый. Такой потрясающе мужественный… Только бы никто не пришёл, только бы никто не постучал, не забрал у меня мое короткое счастье. А это, действительно, ни с чем не сравнимо — быть в его руках, целовать его губы, касаться пальцами родинки на скуле, трогать жёсткие волосы на затылке!
Я видела его реакцию и не понимала, почему именно так ко мне… Я — обычная, не самая привлекательная, не женственная вовсе… А он подрагивает всем телом и мурашками покрывается, когда я стаскиваю через голову его футболку и намеренно провожу при этом подушечками пальцев по гладкой коже на груди! Если это — химия, предопределенность такая, как говорит он, если по-другому быть не могло, и то, что между нами сейчас происходит — судьба, то я благодарна ей! Даже придумать не могу, за что она сделала мне такой подарок — потрясающего, самого красивого, самого лучшего в мире мужчину!
— Я хочу посмотреть на тебя, — шепчет он, и кругом идет голова.
Я ложусь на продавленную кровать, зная, что он будет трогать, и жду этих прикосновений. И его пальцы начинают свое медленное исследование. Мне хочется поторопить его, потому что в любой момент я ожидаю вторжения наших врагов. Но я стесняюсь произнести такие слова, да и слишком волнительно это ожидание, это нетерпеливое желание ощутить его прикосновения ниже…
И он «смотрит» сначала мое лицо… Подушечками пальцев пробегает по волосам, обводит ушные раковины, чуть задержавшись на мочках ушей. Потом трогает скулы, щеки, лоб, брови, глаза, одним пальцем проводит по носу и эти подрагивающие безумно чувственные пальцы… эти простые прикосновения что-то странное делают с моим телом! Я не понимаю, почему у меня вдруг пересохло во рту! Я не понимаю, почему мне не хватает воздуха, и я дышу так, будто пробежала пару-тройку километров! Я не понимаю, в конце концов, почему так болезненно ноют груди, особенно сжавшиеся в тугие горошины соски, и сладко замирает где-то внизу живота…
Большой палец медленно обводит губы, заставляя приоткрыться, позволить скользнуть по внутренней влажной стороне… И, поддаваясь стыдному непонятному порыву, я провожу по нему языком, и слышу Женин стон. Испуганный взгляд в его лицо, на закушенную губу, на нахмуренный лоб, и мне, несмотря на всю мою неопытность, становится понятно, что ему нравится эта моя инициатива! Но, оказывается, он «видит» гораздо больше, чем я могла бы подумать. Палец касается едва-едва, чтобы не причинить лишней боли разбитого уголка губы. И, склонившись ко мне, он целует это место…
А потом Женины руки ускоряются — сползают на шею, трогают обнаженные плечи, почему-то неуверенно замирают, остановившись на полпути к груди и дальше… медленно, еще медленнее, чем до этого… И я вообще забываю, что нужно дышать. А когда, наконец, горячие ладони обхватывают мою подрагивающую плоть, а чуть шершавые пальцы прикасаются к соскам, мы с ним стонем уже в унисон.
Я слежу за его лицом. И, казалось бы, что можно понять о чувствах человека, если нет возможности посмотреть в его глаза? Но я понимаю, чувствую, знаю, что ему нравится, что Жене тоже доставляют удовольствия эти касания, не меньшее, чем мне!
А потом путь его пальцев повторяют губы… И я всей кожей чувствую, как он влажно и горячо дышит. Особенно дойдя до конечной остановки своих рук. И все-таки, словно решившись, после мучительно долгой для меня паузы, его язык трогает вершинку, заставляя изогнуться мое тело, заставляя выдохнуть неведомо откуда появившиеся в голове слова: «О, Боже..»
Меня накрывает ураган эмоций, тысячи оттенков чувств — от смущения до дикого желания узнать, что будет дальше. Я не могла и подумать, что эта часть моего тела может быть настолько чувствительной, способной так реагировать на ласки!
Я не слышу, как он расстегивает ремень на моих брюках, и только когда он начинает стягивать их, приподнимаюсь, чтобы помочь, и сама тянусь к нему, потому что хочу видеть и чувствовать его обнаженное тело. И мы вместе в четыре руки лихрадочно раздеваемся, целуясь, лаская друг друга, забыв обо всем на свете.
Я слышу, как где-то вдалеке, кажется, вовсе на другой планете, за дверью комнаты, проходит толпа людей, громко смеясь, топая и матерясь, вздрагиваю и инстинктивно пытаюсь закрыться. Но нетерпеливые руки, но жаркий шепот его, не позволяют:
— Никто не войдет, поверь мне. Возле двери стоит охрана.
— Женя… они что же… они же догадываются, что мы здесь делаем, — мой срывающийся хриплый голос наполнен ужасом, а взгляд пытается нашарить в полумраке разбросанную одежду.
Он садится на кровати, поставив голые ступни на пол. И говорит с улыбкой, но как-то обиженно, что ли:
— Милая моя, если для тебя это имеет значение, я готов подождать столько, сколько ты скажешь. Только вокруг меня всегда много народа. Придется тебе привыкать.
Я слышу его, конечно. Я даже понимаю смысл. Только не пытаюсь обдумать его слова или сочинить ответ. Не-ет, я рассматриваю повернутую ко мне мускулистую крепкую спину, широкие плечи, и не могу сдержаться — губы сами, без моего на то приказа, касаются шелковистой кожи. Он замирает. А я, напрочь забыв о каких-то там людях за дверью, прижимаюсь грудью к его спине, руки с наслаждением гладят его бока, живот и совершенно случайно касаются гладкого горячего члена. От неожиданности я дергаюсь, буквально от лица до пяток заливаясь краской, и пытаюсь отстраниться. Только поздно — он взвивается на кровати и, резко развернувшись ко мне, опрокидывает на кровать, под себя, накрывая своим телом. Я слышу, как он шепчет:
— Я старался… правда! Но это… выше моих сил… Забудь о них, пожалуйста! Забудь… сейчас…
О ком нужно забыть? Я тут же отбрасываю эти слова, тут же забываю о них. Потому что невозможно помнить что-то лишнее, когда Женины руки вдруг оказываются там, где никто никогда не трогал, где ноет, где влажно, где каждая клеточка молит о его прикосновении. Я беззвучно хватаю ртом прохладный воздух, но мне от него не холодно, нет! Мне очень жарко! И я, конечно, позволяю раскинуть мои ноги, легко пройтись между ними, раздвигая, раскрывая, лаская, трогая, скользя, касаясь и находя такое местечко, легкое прикосновение к которому заставляет меня стонать, вцепившись руками в одеяло, на котором лежу.
