— Нет, мне нужно домой заехать — вещи там взять кое-какие. Я завтра к вечеру сама к вам приеду, я знаю куда.
— Хорошо, — он замялся, словно хотел сказать что-то еще, но тут из машины, ехавшей первой, той самой, в которую сел Антон, посигналили, и Давид, отрицательно помотав головой, побежал на зов.
А я села в своего Мустанга и поехала сдаваться к шефу — сейчас распекать начнет, талдычить, что машина — собственность клана, что это — моя плата за то, что они меня приняли к себе. Но у меня был для него хороший ответ. Машина была Ванечкина, а погиб он потому, что никто, ни один человек из клана, не поехал искать, не согласился ночью отправиться на поиски к мусорке, как я ни уговаривала. Не я им должна, а они мне!
Давид.
На следующий день вечером она не появилась. Передумала? Или что-то случилось? Выезжать Пророк решил через три дня и, по большому счету, время у нее было. Но ведь обещала! Ужинать я не пошел — почему-то совершенно не было аппетита. Сидел в беседке, построенной ребятами Ярослава в прошлом году, смотрел на затянутое хмурыми облаками вечернее небо и думал. О чем?
О том, что вся моя жизнь — череда вот таких вот мрачных серых дождливых дней без просвета и надежды на лучшее. Что ждёт впереди? То же самое, что было вчера, в прошлом месяце, в прошлом году. Пока не пристрелят в какой-нибудь очередной заварушке. И что останется после меня? Ничего. Пустой звук. И некому будет вспомнить, что жил когда-то такой человек.
А пацаненок Антона ходить научился… Ковылял смешной, вихрастый, чуть кривоногий по коридорам, открывал все двери, встречавшиеся на пути и с охотой шел на руки к любому… И ко мне даже. И его крепенькое упругое тельце, прижатое мною к груди, зафиксировалось, запомнилось не только мозгом, но и, казалось, даже телом моим, как нечто безумно приятное и необходимое.
— Давид? — я, задумавшись, не слышал, как подошел Пророк.
Выглядел мой командир неважно — осунулся и похудел. Был он небрит и хмур. И, похоже, как и я проигнорировал ужин.
— Да, это я, Пророк.
Он уселся рядом.
— Ты чего здесь один сидишь?
— А ты чего сюда один пришел?
— Подумать? — с сомнением, не то спросил, не то просто сказал он.
— Вот и я… подумать.
Мы помолчали некоторое время, а потом я спросил то, что, мне так казалось, волновало и мучило его сейчас:
— Ты не хочешь перед поездкой в Солнечногорск сначала в Новгород съездить?
— Зачем?
— Ты извини, конечно, но по-мужски проблемы решать нужно. Я же вижу, как ты по ней убиваешься, — я заметил, как он зло вскинул голову, но промолчал, поэтому я и рискнул продолжить. — Поговори с ней. Расставь все точки… или как там ещё говорят? Зачем так себя изводить?
— Это, вообще-то, не твоё дело, — проговорил он негромко.
— Ну не знаю. Может, и не моё. Я помочь хотел. Всего лишь помочь.
Я встал, собираясь уйти в свою комнату и лечь спать, но Слепой вдруг схватил меня за рукав:
— Стой! Давид, поедешь со мной? Если прямо сейчас?
Ну, это уже совершенно другой разговор! Я улыбнулся:
— Только с одним условием — переночуем у Техников и утром рванем! Согласен?
Ночью ехать, действительно, опасно, ну и, конечно, я хотел кое-что выторговать и для себя.
— По рукам! — сказал Пророк, а потом неожиданно улыбнулся и, на самом деле, протянул мне руку.
41. Регина.
— За что? Ше-еф! Сволочь ты, а не шеф! Выпустите меня!
Первые полчаса я еще пыталась привлечь к себе внимание, била кулаками в двери коморки, которая служила клану тюрьмой, кричала, ругалась, придумывая такие красивые словесные конструкции из матов, что мужики, если, конечно, меня слышал хоть кто-либо, от зависти должны были передохнуть!
Меня обвинили в воровстве. Якобы я попыталась присвоить себе собственность клана — МОЮ машину! Я, естественно, объясняла, что уехала по приказу самого шефа, что вернуться и предупредить о том, что Пророк предлагает отправиться в Москву, напомнив мне, кстати, о клятве нашего клана, данной когда-то Северной группировке, у меня просто не было времени. Опять же, я приехала назад, когда это стало возможным! Если бы просто хотела украсть машину, зачем бы стала возвращаться? Но Серафим Гидеонович… нехороший человек, уперся, а когда я посмела заикнуться о своем скором отъезде, приказал посадить под замок, то есть сюда.
Попинав ни в чем неповинную дверь, я уселась прямо на грязный пол — в комнате не было абсолютно никакой мебели — и стала думать о своей нелегкой судьбе. В маленькой каморке было холодно, темно — буквально хоть глаз коли, а в скором времени, стало еще и страшно.
Сначала я, возмущенно разговаривавшая сама с собой и ругающая на чем свет стоит своего шефа, не заметила даже, что в углу кто-то есть. Но словесный поток и злость потихоньку иссякали, а вот шум в паре метров от меня все нарастал.
А когда я замолчала, ТОТ, кто сидел в углу, обнаглел вконец — зашелестел бумажками, загрюкал железками (их в клане Техников было достаточно даже здесь) и в скором времени начал издавать мерзкие звуки, чем-то напоминающие хрюканье. Я насторожилась. Скорее всего, это — крыса. Крысой в наше время, конечно, никого не удивишь. Но…
Но мы, люди, жили впроголодь. А значит, у нас почти не было припасов. Вот такие паразиты, не найдя себе корма, частенько нападали на слабых, обессиливших, раненых, на детей и стариков. На взрослых — гораздо реже. Но случаи бывали — голод доводил порой до совершенно безумных поступков и людей и животных. Меня всегда удивляло, как крысы понимали, что вот именно этот, конкретный человек, не сможет им долго сопротивляться, а наоборот может оказаться побежденным ими. Истории об уме этих страшных грызунов ходили дикие.
После катастрофы животные вообще относились к людям крайне отрицательно. Даже безобидные по моим детским воспоминаниям птицы (родители разводили на продажу кур, индюков, гусей, уток, фазанов и даже голубей), порой нападали на человека, а уж злобные и хитрые крысы — и подавно!
Сначала я сжималась в комочек на полу, надеясь, остаться незамеченной. Потом, когда шуршание постепенно стало приближаться, поняла, что уязвимые части тела, например, лицо и шею, нужно держать как можно выше.
До сих пор я никогда не спала стоя. Но тяжелая дорога из Москвы, часть которой была проведена мною за рулем, потом долгий допрос, правда, без физического воздействия. Сюда я попала глубокой ночью, ближе к утру. Сколько прошло времени с этого момента, понять было невозможно — казалось, неделя, хотя разум подсказывал, что от силы часов десять.
Дико хотелось есть — обо мне никто не позаботился. Сволочи! Разве мало я для вас хорошего сделала — всю жизнь в грязи, в мазуте, никогда ведь от работы не отлынивала, наоборот, первая всегда вызывалась чинить, дежурить по кухне, да и мало ли куда… Вот она — забота о членах клана! Вот оно — отношение к своим!
