Сон, как рукой, сняло! Чувствуя покалывания в висках, предупреждающие о начинающейся головной боли, я верил и не верил в то, что только что придумал сам…
46. Милана
— Отец, отпусти меня!
Мне хотелось плакать, рыдать, свернувшись калачиком в своей комнате, желательно укрывшись с головой одеялом, но отец заставлял рассказывать, добивался каких-то ответов. Я не хотела слушать, я не хотела никого видеть. В душе бушевал настоящий ураган чувств, главным из которых было ощущение потери, безумного горя, будто бы я потеряла самого дорогого человека! Предатель… обманщик… люблю все равно!
— Милана, дочка, сегодня ты точно никуда не поедешь! Уже поздно, уже ночь. Я не могу заставлять своих ребят, только вчера прибывших из поездки, вновь куда-то собираться.
— Я сама!
— Ты сейчас говоришь глупости. Я тебя одну ночью никуда не отпущу. Сама понимаешь! Куда ты собралась? К Пророку? После того, как чуть его не убила? Ты уверена, что он захочет тебя видеть?
Каждое его слово словно ножом разрезало мне сердце! Не захочет… А потом, сразу же мысль о том, что я могла повредить ему что-нибудь, сломать ребра, как минимум! И я снова подхватывалась, чтобы бежать… ночью… в другой город! Только чтобы убедиться, что мой Женечка жив! А отец, словно маньяк какой-то, не обращая внимания на мои чувства, «поворачивал нож в ране»:
— За что ты его так? Неужели случайно задела?
— Нет. Не случайно. Его хотела ударить в первую очередь. Остальных так… по инерции.
— Да за что? Он же любит тебя, глупую! Спасать рванул в Москву, не раздумывая, не позволив мне даже за бойцами вернуться — время терять не хотел! Да он сам не свой был — по ночам вокруг машины ходил — спать не мог! Ты же у меня такая чуткая, такая добрая девочка! Как ты могла?
— Отец, прошу тебя-я, не на-адо! Мне больно! Мне плохо! Он сказал, что на опыты Земцову отдаст нашего ребенка!
— Кого? Какого ребенка? — метавшийся по комнате отец, вдруг остановился, как вкопанный, пытаясь осознать весь масштаб трагедии, приключившийся с его дочкой. — Я так понял, что вы не… О, Леночка, как мне тебя сейчас не хватает!
Его лицо исказила настоящая мука. И я хотела броситься к нему, обнять, успокоить. Моего единственного родного… Но тут вдруг мой мозг пронзила мысль — как смею Я устраивать сцены ЕМУ? Да разве я знаю, что такое боль? Да разве я теряла когда-нибудь кого-то настолько близкого? Мать? Да. Но я была ребенком и боль в процессе взросления стерлась, уменьшилась, потому что у меня осталось не так уж и много воспоминаний о ней. А еще потому, что он, мой отец, сделал всё, чтобы заменить ее мне в то время, как сам потерял свою единственную, свою любимую! А я? Мой-то любимый жив! Я ценить должна каждую минуту, проведенную рядом с ним! В который раз сделала шаг к двери, но вновь была остановлена отцом:
— Присядь, сумасшедшая девчонка! Столько лет я воспитывал в тебе выдержку и всё коту под хвост! Головой. Головой думай! И объясни мне, наконец, всё, иначе я за себя не отвечаю — посажу тебя под замок и будешь сидеть, пока не наберешься ума-разума!
Я послушно села на его кровать. Отец устроился рядом.
— Папа, я не беременна. Наверное, — говорить с ним на эту тему было стыдно настолько, что глаз поднять я не могла. — Но они говорили о наших будущих, о возможных детях. Он согласился, чтобы над ними Земцов ставил эксперименты, чтобы убивал!
— Возможно, так нужно было сказать, чтобы спасти вас? Возможно, Пророк хотел обмануть его, усыпить бдительность? Ты об этом подумала? При том, что данные дети, ваши с ним дети, существуют пока только в теории, такое обещание Женя вполне мог дать, надеясь дальше как-нибудь выкрутиться, как-то спасти тебя же, дурочку! Ты понимаешь это?
Я и сама уже давно думала именно так. Когда первоначальный запал прошел, я всё поняла. Хотя из вредности что ли, всё еще пыталась убедить себя саму, что он — предатель, что обманул меня. Теперь я боялась только одного — что Женя меня никогда не простит! А он не простит — это точно…
Я сцепила зубы, сжала кулаки, но в носу предательски защипало, слезы потекли по щекам, а из горла так и рвалось горькое: а-а-а!
— Девочка моя, милая моя, — всё поняв, всё почувствовав даже раньше меня самой, отец крепко прижал к своей груди. — Я с тобой, слышишь? Всегда с тобой. Он простит. Он поймет. Он придет к тебе. И всё еще будет. И ты будешь счастлива, потому что вы предназначены друг для друга. И детей своих, которые обязательно будут, он ни за что не отдаст так же, как когда-то я не отдал тебя. Я ведь сделал все, чтобы спасти, чтобы спрятать от Земцова, даже Леночка поверила в то, что тебя больше нет. Да, дочка, тогда я причинил ей ужасную боль. Но другого пути просто не было. Я отдал тебя чужим людям, потому что сам не мог защитить — меня посылали на задание в другую страну и ослушаться, не выполнить приказ, означало — навсегда потерять вас обеих.
— И что ты сделал? — я, слушала затаив дыхание, потому что он впервые заговорил об этом.
— У меня был друг, девушка, умевшая ходить по стенам, — отец ласково улыбался, вспоминая о ней. — Снежка проникла в помещение, где содержали детей, взяла тебя и три года прятала в глухой деревушке у дальних родственников.
— Что с ней случилось?
— Ее нашли. Таким, как мы не позволяли уйти из проекта. В контракте был пункт, подразумевающий расторжение договора, но на деле только одна причина считалась возможной для этого — смерть Мы, простые участники, не сразу поняли это, а когда поняли, стали пытаться покинуть проект любыми способами. Но каждого, сумевшего сбежать, разыскивали. Снежка хорошо пряталась — три года не удавалось напасть на след. Но потом все-таки…
— Ты говорил, что в доме, где нашёл меня, все умерли от какой-то страшной болезни.
— Я говорил так, потому что изначально, в том месте, где мы жили, нужно было оградить тебя. Я смог забрать тебя только после катастрофы, когда в стране была полная неразбериха, когда даже такой важный проект, как «Пересвет», свернули. Сказать, что ты — ребенок из деревни, где все умерли от неизвестной болезни — это был хороший способ отпугнуть людей, напугать их самой возможностью заражения, а потом ты тоже в это поверила, нужно было поддерживать легенду. Детская память избирательна — почему-то ты не помнила, что видела Снежку, ее родителей и друга убитыми, возможно, это просто причиняло тебе боль. Не было там никакой болезни, на самом деле, их всех расстреляли. А тебя успели спрятать в подпол — раньше в деревнях такие подвальчики под половицами делали. Когда мы с товарищем пришли туда, ты спала на полу возле мертвой Снежки.
— Отец, почему ты никогда не рассказывал мне о том, что я — родная дочь? Ну ладно в детстве — нужно было скрываться, прятаться, пусть для того скрывал, чтобы я случайно никому не проболталась. Но сейчас, когда я стала взрослой?
— Ты должна была быть сильной. Я воспитывал тебя, как мальчишку, как сына — тренировал, наказывал и, может быть, где-то перегибал палку, но мне всегда казалось, что мою любовь ты чувствуешь. Я хотел, чтобы ты была жёсткой, смелой, мужественной, чтобы в нашем мужском мире, мире подлости, лжи и грубой силы, могла постоять за себя, найти свое место. А ты стала такой, как твоя мать — доброй, нежной, вызывающей желание защищать, носить на руках. Ты выросла настоящей женщиной…
