— Нет. Это опасно для Пророка.
Вождь охотников возразил расстроенным голосом:
— Нет, он не опасен. Отец Майи нескольких приручил, взяв вот так, детенышами. Это же обычная собака, имевшая в предках кого-то породистого, возможно, овчарку. Помнишь, были у нас такие, Пророк?
— Помню, — мне не хотелось обижать его во второй раз, ведь, отказавшись от невесты, я уже поступил не очень-то хорошо. Но и что делать с этим «подарком» я совершенно не знал. — Давид, придумай, куда мы посадим его.
— Но… — Давид, конечно, имел наглость возразить при посторонних.
Я оборвал его, чувствуя, как ярость заставляет сжаться в кулак пальцы:
— Я сказал, мы возьмём его.
И тут зачем-то вступился мальчишка:
— Пророк, а можно, я его возьму пока?
Я кивнул, чувствуя облегчение и все еще не проходящую злость на Давида. И был удивлён, когда понял, что животное, переданное в руки Саши, внезапно жалобно заскулило, заурчало и буквально «на глазах» поменяло цвет своей ауры на более нежный и светлый.
Окружающие, видимо, тоже это поняли, потому что Стригой радостно заговорил:
— О-о, необычный у тебя боец, Пророк! Они, звери, сразу чувствуют силу и ласку, сразу понимают, кто сможет держать их в узде и… и любить…
— Любить? — фыркнул Давид.
А я почему-то подумал, что я сам, как это маленькое создание, тоже несколько минут назад чувствовал силу и ласку, исходящие от молодого человека, сидящего рядом.
8. И Зверь в помощь…
В большой комнате рядами, как в казарме стояли металлические койки с провисшими пружинами, застеленные каким-то тряпьем. Не раздеваясь, я легла на свободную нижнюю, держа в руках сонного засыпающего Зверя (ну, какой из него Друг?), так я временно, пока Пророк не решит, что с ним делать, назвала щенка. Животное мне позволили накормить из своих рук. И он, видимо, очень голодный лакал некое подобие супа — неприятно пахнущую баланду, захлебываясь и рыча.
На соседних койках ворочались два молодых бойца Пророка — Беркут и Богдан, свободные от дежурства. Им не спалось. Увидеть зверя в полутьме комнаты они, скорее всего, не могли, но услышали его сонное поскуливание.
— Мастер, — так шутя обращался ко мне, севший на своей постели, Беркут. — Что это ты там приволок такое?
— Это — Зверь.
— Ты тренируешь на нем способность убивать взглядом?
— Это невозможно, — молодой боец в последнее время часто спрашивал, умею ли я подобное. — Я уже говорил. Нет, это подарок местного вождя Слепому.
— Подарок? — теперь на кровати подскочил Богдан. — Эти охотники совсем умом посъезжали. Нашли, что дарить. Лучше бы бабу какую-нибудь из своих. Блядь, они у них все такие закутанные, запрятанные в свои тряпки, прямо интересно, что там под одеждами имеется! Сейчас бы какую-нибудь под бок на часок!
— Говори уж честно — минут на десять! — засмеялся Беркут. — На ча-асо-ок!
Они захохотали, и я улыбнулась тоже. Хорошие ребята, дружелюбные, веселые. Такие же, как их командир. Но было у него одно существенное отличие. Если бойцы — добродушные, простецкие парни, и все о них понятно, вся подноготная на ладони. То Пророк… Его простым уж точно не назовешь.
Не обращая внимания на их разговоры, я свернулась клубочком вокруг спящего, изредка испуганно вздрагивающего, Зверя, и, пригретая исходящим от него теплом, задремала.
Но и в этом, пограничном между сном и явью состоянии, я ощущала рядом Пророка. Как будто бы, одно мое неосторожное прикосновение к его коже, к его лицу, наполнило меня до предела странными чувствами, не дающими покоя, вызывающими безумные желания. Он будоражил мой разум и заставлял в неясном предчувствии замирать сердце. Мне хотелось вечно слушать этот голос и те слова, что он произносит. Он был умен, это понятно не только по грамотной речи, но и по тому смыслу, который Пророк в свои слова вкладывает. Мне было далеко до него.
Я любила читать. Книги, во множестве раздобытые и подсовываемые мне отцом, да еще он сам, мой учитель, единственный родной мне человек, — вот те источники знаний, которые я имела. А Пророк… почему-то мне думалось, что он имел образование, что когда-то, до катастрофы, он учился где-нибудь в университете, потом работал где-то… на большее моей ограниченной фантазии не хватало.
Много ли я знала о том мире, который был до того, как… Когда случилась БЕДА, мне было лет пять, и я помнила об этом больше со слов отца. Из личных воспоминаний — постоянные переезды, холод, потому что мы долгое время жили на Крайнем Севере, женщина, добрая и ласковая, которую я называла мамой. Какие-то обрывки, слова, горе, рыдающий отец в тот день, когда мамы не стало. Потом — постоянные тренировки, выматывающие, порой невыносимые. Он мог разбудить меня ночью, безжалостно вырвать из теплой постели и гонять под дождем по лесу или заставить отжиматься, пока я обессиленно не падала прямо на землю. Я обижалась поначалу, выла в голос, кричала на него, и даже, порой, ненавидела своего мучителя. Нескоро, годам к двенадцати, я смогла понять, что выжить в этом мире женщине очень непросто. И отец всегда готовил меня к тому моменту, когда я останусь без его защиты. Он научил меня сражаться за свою жизнь. Он научил меня быть бойцом, но при этом оставаться человеком.
И сейчас, вдалеке от него, мне не хватало ласки и тепла. Именно поэтому, а не из-за банальной жалости, я прикоснулась к Пророку. Мне было безумно стыдно за свой порыв! И я видела, понимала, он тоже был в шоке от моего поступка. Но если честно признаться, то я не жалела о том, что сделала. Наоборот, была бы у меня возможность, я бы безумно хотела прикоснуться именно к нему еще хотя бы разочек. Дикость, дикость, безумие какое-то! Почему подобных мыслей не возникало сегодня утром, когда еще во дворе завода я показывала особый прием выхода из захвата своим ученикам. И мне пришлость войти в физический контакт с каждым из тринадцати! А некоторых буквально хватать за разные части тела и по-нескольку раз! Но ведь и мысли о том, что передо мной представители противоположного пола, не возникло! Не дрогнуло сердце! Не бросило в жар! Не задрожали пальцы! Проснувшись от плача (по-другому не назовешь) собаки под боком, я поняла, что прижимаю к губам ту руку, которой трогала его щеку… И вовсе не потому, что так мне было удобнее лежать на продавленной, неприятно пахнущей, койке.
В комнате раздавался нестройный храп нескольких мужиков. В темноте разобрать, кто и где лежит и сколько человек сейчас находится в помещении, было нереально. Интересно, а Пророк тоже здесь? Или его Стригой уложил отдельно, в особой комнате для важных персон?
— Зверь, ты чего не спишь? — спросила шепотом прямо в мягкое, пахнущее почему-то молоком, ухо.
Он заскулил еще жалобнее. Перебудит всех, засранец!
— Может, тебе по твоим собачьим делишкам в кустики хочется? Так пошли, сходим вместе!
Небо было затянуто тонкими, словно кусочки прозрачной материи, облаками. Сквозь эти рваные, бегущие по небу, островки пробивалась круглая, словно блюдце, луна. Возле небольшой деревянной будки, служившей жителям бункера уборной, я посадила Зверя на землю, и он, тут же, не выбирая места, начал удовлетворять свои естественные потребности. Я тоже сходила в домик, помыла руки в старинном рукомойнике, установленном неподалеку.
