Мог бы и посоветоваться, заметила я.
Мог бы. А ты могла бы и трубки снимать.
А папа тебе что сказал? начала невольно «заводиться» я.
А папа Боря ничего не сказал. Он на меня орал. Кристиан стек на корточки, выуживая из песка новую ракушку. Кстати, если начистоту, то это мать виновата. Это она настучала отцу, что в Рижский университет я не собираюсь, что деньги, которые папан присылает мне на репетиторов, я трачу на Бикерниеке и на другое.
Например, на девочек, лисьим голосом подсказала я. Кристиан боевито вскинул бровь:
Отец слил?
(«Господи, ну что за сленг, а? «Отец слил»… «Мать жалом водила»…)
Нет. Сама догадалась, отрезала я.
Мать, я тебя поздравляю!
Прикусила губу, покосилась на Кристиана и поймала себя на мысли, что ТОТ бы с ним справился. И что ОН был прав, когда говорил, что в семнадцать лет все дети невыносимы, и иметь с ними дело всерьез можно только, когда им стукнет под «тридцать».
Ну и на чём вы поладили с папой?
А ни на чём. Я его завтра утащу в Бикерниеке и проведу по трассе. Думаю, что он смирится.
А медицинский, значит, по боку? разглядывая брата, грустно спросила я.
Мать, давай честно? Это была мечта Арниса, а не моя. Кристиан пожал плечами. Внезапно прекратил валять дурака, отряхнул от песка руки и забрался на лодку. Подтянул одну ногу к груди, обнял колено и пристроил на него подбородок. Я не Арнис, ты же знаешь, разглядывая море, тихо произнёс он.
А это и не требуется.
Тебе требуется.
Я замерла и покачала головой:
Неправда.
Нет, правда. Ты любила его больше всех, ровным голосом повторил Кристиан. И он тебя тоже любил. Вам никто не был нужен: ни родители, ни друзья, ни целый свет. Я же знаю я это видел. Сейчас меня это не трогает, но тогда… Кристиан прищурился, глядя на море… но тогда я всё пытался что-то вам доказать. Пыжился, пытался вам подражать. Потом вообще вас возненавидел, хмыкнул Кристиан. Дурость, правда? А потом лет так в пятнадцать понял, что всё это без толку. Просто дело в том… Кристиан ухитрился почесать о коленку нос и бросил на меня задумчивый взгляд, знаешь, я долго думал, говорить тебе это или нет… но давай начистоту? Пять лет назад я вдруг стал единственным сыном в семье. Мама начала трястись надо мной, отец начал трястись надо мной, даже ты иногда проявлялась. И вы все постоянно пытались дать мне то, в чем я уже не нуждался, но что казалось нужным вам. Кристиан поморщился. «Не делай», «не трогай», «не бери», «осторожней». «Найди цель в жизни». «Учись, как Арнис». «В пятнадцать лет пора бы подумать о карьере, как делал Арнис». «Найди свою цель в жизни, как сделал бы Арнис». И я вдруг понял: вы все хотели сделать из меня второго Арниса, но только более идеального, что ли… Но я другой. Понимаешь? У меня своя жизнь. Эта моя личная, собственная и единственная жизнь, и я имею на неё полное право. Компьютеры, ралли, математика, альтернативный рок, чёрно-белые фотографии, арт-хаусное кино это моё. Шмотки, высокие цели, большие задачи и подражание это Арнис. Ну, а любовь нельзя потребовать даже у старшей сестры. Ты только не обижайся, но… если ты хочешь поладить со мной, не ищи во мне Арниса.
Ты пошёл в гонщики, пытаясь доказать, что ты лучше его? бросила я и спохватилась. Это прозвучало агрессивно и грубо, но Кристиан, казалось, этого не замечал.
Нет, не поэтому. Я сделал ровно то, что хотел и что мне действительно нравится. И все, что я пытался тебе сейчас объяснить, что мы с тобой одной крови. Как бы против этого не боролась моя мать. И я всегда здесь, рядом. Просто не ищи во мне того, кто ушел. Ты же это сможешь?
Кристиан оттолкнулся от лодки и спрыгнул на песок. Заплёл в спираль ноги и уставился на меня. А я похолодела. Мне показалось, что я смотрю на своё собственное отражение. То ли это была игра теней, то ли так работало восприятие, но я увидела свои глаза. Это было ощущение, которое я испытывала только с мамой. Ощущение одной крови. Родной крови. «Кристиан…» Тот самый мальчик, которого я, поддавшись на глупые провокации его матери, пять лет от себя отталкивала. Тот самый дотошный Кристиан, которого в детстве я никогда не брала на руки. Тот самый Кристиан, до которого я теперь смущаюсь дотронуться, потому что, когда я впервые за пять лет попыталась поцеловать его в щеку, он спокойно отстранился и попросил никогда не лезть к нему с этими глупостями.
Тот самый Кристиан, который, тайком от матери, сделал мне приглашение в Латвию. Тот самый Кристиан, который, встретив меня в аэропорту и, не увидев рядом со мной Сашу, не полез ко мне в душу, но сжал челюсти и все полторы недели делал всё, чтобы я ни на минуту не осталась наедине со своими мыслями. Он замучил меня, таская то в свою бывшую школу, то в «Students», то к своим немыслимым друзьям, то в бар, то на автодром, то в звукозаписывающую студию, где он с приятелями играл музыку собственного сочинения (от первых звуков которой у меня чуть не вырвало барабанные перепонки). Господи, да этот мальчишка даже пытался меня кормить: заметив, что я практически ничего не ем, Кристиан каждый день с нахальной настойчивостью водил меня в «Макдональдс» или в кафе, где и запихивал в меня чудовищный щавелевый суп и speķa pīrādziņi пирожки со шпеком и луком, которые я, очевидно, возненавижу теперь до конца жизни.
Прости, что я так…тогда… с тобой. Я отвернулась, пряча глаза. Я не должна была.
Ой, мать, только не разводи сырость на море! поморщился Кристиан и присел на корточки.
Хорошо, не буду. Прости. Закусила губы, пряча слёзы, и внезапно почувствовала, как его рука впервые, робко и осторожно дотронулась до моего запястья, нерешительно погладила.
Ну не надо. Не плачь.
Вот тут-то и полились мои слёзы.
Утром Кристиан ушёл в тренажёрный зал, а я нашла в гараже отца:
Надо поговорить о брате.
Ну, давай, поговорим, отец поморщился. Хотя, по-моему, здесь требуется не разговор, а хороший ремень.
Ремень требуется, но ему. А тебе и мне.
Да ну? А ты-то тут причём? с интересом спросил отец и уселся на табуретку. Расхаживая между его старенькой «Теслой», шинами, полками, забитыми какой-то автомобильной ерундой, я начала разговор, пытаясь убедить отца в том, что на Кристиана не стоит давить.
Да, папа, я тоже боюсь, что он выбрал такую профессию… Нет, папа, мне тоже не нравятся ни эта его причёска, ни татуировки, но, может, лучше не трогать его и подождать, когда он просто перерастёт это?
А если не перерастёт? поинтересовался отец, вытирая тряпкой руки, грязные от машинного масла.
В таком случае, тебе и мне придётся с этим смириться.
Смириться? папа поморщился. С чем? Ты его видела? Он избалован, Наташа, пойми! Ты хоть знаешь, почему он в Риге с матерью живёт, а не со мной в Москве? Потому что здесь город меньше и законы кое в чём посуровей. Но он это компенсирует, отец чертыхнулся, ты слышала, как он матом ругается?
