Каких обормотов? пугается Шевелёв.
А я про ту парочку, что вечно на втором ряду красуется. Алтухов и Фёдоров. Твои дружки, кстати. Заводилы из вашей «шестёрки». Спасибо Ленке, которая за вами присматривает, дай ей Бог здоровья. Вадим краснеет. А ты разберись наконец с этой парочкой обормотов, я тебе серьёзно говорю. Можешь даже «скворечники» им самолично позабивать, но чтобы я больше не слышал ни про «вдуть», ни про прочие гадости.
Простите, Вадим прячет глаза.
Простите? Не департамент, а сборище похотливых му… идиотов, злюсь я. И эта ещё туда же: «Я буду ими руководить, я знаю, как с ними управляться», передразниваю я Павлову. Перехватив ошарашенный взгляд Шевелёва, чертыхаюсь. Ну, чего смотришь? Ты лучше записывай давай, а то опять забудешь… В-четвёртых, завтра ровно в семь утра ты вместе с сертификатами подъезжаешь ко мне домой. За полчаса мы обговариваем, что делаем на заводе. В-пятых…
С лица Вадима сползает улыбка. Сообразив, что обед в компании Павловой ему также сегодня не светит, Шевелёв тушит окурок в импровизированной пепельнице, послушно тянет к себе лист бумаги, достаёт из кармана ручку и, тяжело вздохнув, начинает покорно записывать за мной.
Итак, в-пятых: в восемь утра мы забираем Павлову у её дома. Едем в Калугу втроём. Ты, я и она. На мне.
Что? ошарашенно смотрит на меня Шевелёв.
Прищуриваюсь:
Ты слышал.
Через пятнадцать минут Вадим складывает исписанный лист, аккуратно прячет его в карман и встаёт. Подумав, задвигает стул к столешнице. Косится на часы и на стену с царапинами, из-за которой больше не слышно радостных голосов.
Ну ладно, я пойду, неловко сообщает он.
Давай… Если с делами управишься, то в три вместе пообедать сходим.
Лицо мальчишки проясняется.
М-м, восторженно кивает он.
М-м. Зайдешь за мной.
Повеселевший Шевелёв буквально выпархивает из кабинета.
«Вот и всё… Господи, как же всё просто: терпение, дисциплина, поощрение, и этот парень мой, размышляю я, разглядывая царапины, оставленные на стене Павловой. Может, завхоза вызвать? Пусть покрасит… Но ведь потом разговоров не оберёшься. А может, вешалку передвинуть, чтобы отметины эти закрыть? Прикинув, берусь за вешалку и закрываю ею ущерб, причинённый мне «балериной». Когда-то в этом углу точно также пищал и прятался Вадим. А теперь он мой с потрохами. А ведь Шевелёв всего на три года моложе Павловой… Так может, не стоит следовать советам Ленки и ломать себя, а применить к соплячке ту же тактику, что и к Вадику? Вдруг сработает? А если нет?.. А если нет, то попробовать всё равно стоит: я ничего не теряю!»
От этой мысли я веселею. Сажусь за стол, включаю компьютер и погружаюсь в план подготовки к тендеру. Остаток дня проходит спокойно, и я забываю о Павловой».
Глава 3
«Прежним тебе не быть.
Нет. Но если я всё равно останусь лучшим, то это не так важно».
(Джордж Мартин, «Игра престолов»).
7 сентября 2016 года
1
«Моё утро начинается ровно в семь, когда я, стоя у зеркала, судорожно вспоминаю, как делать смоки айз, и держу у уха телефонную трубку.
Наташа, в воскресение у папы и тёти Риты круглая дата. Ты должна быть, безапелляционно заявляет мамы.
Мам, сейчас семь утра. Мне не до тёти Риты. Поговорим вечером. Я глаза крашу.
Но у тёти Риты… Ты глаза красишь? Такое ощущение, что мама переживает культурный шок.
Да, скриплю я в трубку. Да, иногда я крашу глаза. Ну и что?
Ты что, с кем-то встречаешься? Теперь в голосе мамы подозрительные нотки. А как же Олег?
А Олег здесь вообще не при чём. И к твоему сведению я ни с кем не встречаюсь. Я просто хочу по-человечески выглядеть, огрызаюсь я.
А-а… А что ты наденешь?
О господи. Ну, свой серый костюм.
А почему именно серый? Иногда у моей мамы просто нечеловеческий нюх.
«Потому что это цвет очень подходит к "БМВ"!».
Потому что с макияжем будет смотреться.
Костюм. Опять этот твой вечный костюм, жалуется мама. Наташа, ну сколько раз тебе повторять, что в этих своих костюмах ты выглядишь как надзиратель Аушвица?
Как кто? фыркаю я.
Как надзиратель. Ну, не знаю… Слушай, а ты не хочешь надеть то серое платьице, которое я привезла тебе из Италии? Оно очень женственное.
Мам, оно вызывающее, сообразив, какое «платьице» имеет в виду мама, морщусь я.
Ничего оно не вызывающее! яростно гремит из трубки. Я никогда не покупала тебе плохие вещи. К тому же, у этого платья очень скромный вырез на груди и подол чуть выше колена.
М-м. А ещё у него рукавов нет. «И оно больше похоже на комбинашку». Сентябрь на дворе. Я замерзну. Ищу в косметичке помаду.
«Или румяна наложить?»
Раз тебе холодно, то жакет прихвати, резонно замечает мама. Только не от костюма, а тот, короткий, из серой замши. С кнопочками.
Мам, а это не очень? Я разглядываю себя в зеркале.
Не очень! В голосе мамы прорезаются рык и сталь.
Но…
Знаешь, Наташа, тебя не переспоришь. У тебя характер, как у отца.
Вы уже догадались, кто моя мама? Домашний тиран и мой персональный стилист. Тамара Васильевна Павлова работает в Доме моды на Кузнецком мосту. Но её настоящее призвание это заваливать меня советами и претензиями. Уже пять лет, как мама хочет, чтобы я «выглядела». Я же не то, что «выглядеть» сегодня хочу я желаю, чтобы Васильев заткнулся насчёт моего внешнего вида и никогда больше не смел стучать на меня кулаком.
И про мешок этот свой жёлтый забудь! Возьми серую сумку, доносится очередное наставление мамы И подушись. Я тебе «Шанель» покупала, а ты…
Всё, мама. Спасибо.
Но…
Отрубаю связь, возвращаю трубку на «базу». Надеваю шифоновую блузку и юбку-карандаш. Сверху пристраиваю жакет и снова подбираюсь к зеркалу. Как ни странно, но сегодня мне нравится, как я выгляжу. Достойно, женственно… одним словом, хорошо. Мысленно оценив ущерб пятки, нанесённый вчера туфлями, со вздохом забываю про кеды и осторожно вставляю ноги в узенькие балетки. Кошусь на Микки-Мауса: без пяти минут восемь. В обычный день я бы уже стояла на улице и ожидала явления своего начальника как постовой на часах. Но сегодня иной расклад, и я преспокойно усаживаюсь на пуфик в прихожей. Вытягиваю ноги, подтягиваю чулок и, столкнув ступни носками, бездумно царапаю каблуками узорчатые плитки пола. Жду, когда большая стрелка переползёт на нужное мне деление.
«Три минуты… четыре… пять… ровно восемь десять. Вот теперь можно идти». Готовлюсь встать, когда тишину комнаты взрывает оглушительная трель мобильного. Даже не глядя, могу сказать, кто мне звонит. Изгибая бровь, беру телефон. «Что, нервничаешь, Васильев?». «Снова двойка тебе за аналитику, Павлова», ехидничает моё подсознание. Ещё бы: на определителе унылый, до боли знакомый, въевшийся мне в печёнки номер моего «бывшего».
