С папой, отвечаю я.
Наташа, у твоего отца другая семья и другой ребёнок, доносится до меня полный обиды голос мамы.
Ну и что? Я люблю Арниса, я вскидываю вверх подбородок. И он тоже любит меня. Я буду о нём заботиться.
Борис, ну не знаю… Сам поговори со своей дочерью. Объясни ей, что так нельзя! на грани истерики требует мама.
Папа грустно улыбается, обходит перила, за которыми с ноги на ногу переминаюсь я, и усаживается на корточки.
Детка, я тебя очень люблю, он мягко берёт меня за руку. Но я должен уехать в Америку. Мне надо работать. Ну подумай, как мама будет без тебя? А ты как будешь без мамы? Я поджимаю губы. Наташа, ну пожалуйста… А я буду часто-часто к тебе приезжать. Правда-правда. И ты тоже будешь приезжать к нам, с Арнисом… Ну, пожалуйста, скажи то, что мама хочет услышать.
Хорошо. Так и быть. Я останусь с мамой, нехотя говорю я.
Папа прячет глаза и шепчет:
Спасибо.
Он всегда знал, что я люблю его больше всех. Его и ещё Арниса.
1999 год. Мне тринадцать. Моему сводному брату Арнису шесть. Папа, его жена (латышка Рита Рихтерс, которую я называю тётей Ритой), Арнис и я первый раз в Диснейленде. Мы уже были на Площади Нового Орлеана, в Медвежьей Стране, а теперь пришли в удивительный Мультаун Микки. От клоунов и сказочных персонажей у меня разбегаются глаза.
Что тебе купить на память? спрашивает меня папа.
Конструктор, смеясь, подсказывает тётя Рита, обозревая мои шорты, кеды и полосатую маечку.
А можно мне вот эти часики с Микки-Маусом? подумав, прошу я. Ведь конструктор быстро надоест, а часики всегда будут при мне.
И мне тоже часики, раздаётся голос Арниса.
Мне красные, а тебе синие, предлагаю я.
Нет. Мне такие же, как у тебя, настаивает мальчик.
Мои часы скоро сломались. А Арнис свои сохранил. Те самые. Красные. С Микки-Маусом…
2002 год. Мне пятнадцать. Я снова в Калифорнии.
Садись за руль, весело командует отец, предварительно отогнав свой «мустанг» на безопасный участок автострады.
Пап, я не справлюсь, дёргаюсь я.
Ты-ы? Ты справишься, с уверенностью взрослого комментирует восьмилетний Арнис, развалившись на заднем сидении и крутя за щечкой розовый чупа-чупс. Давай, я в тебя верю!
Ну раз ты веришь, то я попробую. Вздохнув, ставлю левую ногу на сцепление. Правой выжимаю газ, подтягиваю педали до момента, когда машина, тихо урча, плавно тронется с места.
Папа, я еду! не веря своему счастью, кричу я.
Молодец, Наташа, хвалит меня папа. Ты у нас прирождённый водитель.
А что я говорил? смеётся Арнис. Вот вырасту, и Наташа научит меня водить. Правда, Наташа?
Правда.
В 2003-м и 2004-м я каждое лето приезжала к отцу. В 2005-м родился второй мой брат, Кристиан. В 2006-м Арнису исполнилось двенадцать, мне девятнадцать. Я видела, как растут мои братья. Мне нравилось, что они тянулись ко мне. Но только Арнис походил на меня всё больше и больше. Ради него я даже стащила ключи от новенькой папиной «Tesla».
Не жалеешь, что Кристиана не захватили? Усаживаясь за руль, спросила я.
Не-а, безмятежно покачал головой Арнис. Он и так от тебя не отлипает. Ну давай, детка, покажи мне класс!
«Детка»? смеюсь я. Ну, держись, мелкий.
Под хохот Арниса мы мчимся по магистрали.
2011 год. Арнису пятнадцать, он ростом с меня. Мы выглядим как близнецы с одного негатива. Только он яркий кареглазый блондин, а я шатенка со светлыми глазами. В то лето впервые за десять лет Арнис приехал в Москву. Скривив губы, моя мама наблюдает, как я от руки пишу доверенность для Арниса.
По-моему, этого делать не стоит, в конце концов объявляет она.
А, по-моему, стоит.
Мама обиделась и ушла в кухню. Игнорируя недовольный звон посуды, Арнис и я выходим во двор и забираемся в мою «хонду».
Вот смотри: здесь газ, здесь сцепление, начинаю учить брата я. А теперь ты садись за руль.
Арнис с готовностью устраивается на сидении, но в последний момент отступает.
Слушай, я боюсь, нехотя признаётся он.
А ты не бойся! Ты же не трус?
Примерившись, Арнис неуверенно мечется ступней по педалям.
Наташа. О-ой, я… Наташ, я еду. Я еду! Крик настоящего счастья маленького мужчины. Ты знаешь, что ты самая лучшая в мире сестра?
Знаю. Конечно, я знаю. Тогда я была в этом убеждена.
А знаешь, кем я стану? останавливая машину, серьёзно спрашивает Арнис.
Гонщиком, как папа? предположила я.
Нет. Когда я вырасту, я хочу быть таким, как ты.
Но Арнис не вырос. Он погиб через полгода: взял ключи от спортивной машины отца, как это однажды сделала для Арниса я, и сел за руль. Ослепленный фарами встречного грузовика, он не справился с управлением. Погиб он сразу. Потом были похороны, страшные, горькие слёзы отца и мёртвые глаза тёти Риты. И её последние слова, обращённые мне, когда я собиралась обратно в Москву:
Наташа, ты не знаешь, но мы очень скоро вернёмся в Россию. Борис не хочет здесь оставаться: слишком много воспоминаний… И я очень прошу тебя: когда мы вернёмся, ты не приходи к нам больше… У меня остался всего один сын, и я боюсь за него.
Есть такая боль настоящая боль которая не убивает сразу. Она начинается с пустоты, когда ты ничего не чувствуешь. И только потом эта боль настигает тебя и забирает у будущего.
Хорошо, помедлив, кивнула я. Но у меня тоже есть просьба. Последняя и единственная.
Какая? тётя Рита бросила на меня безучастный взгляд.
Отдайте мне часы Арниса.
С тех пор я очень редко навещаю отца. С тех пор я никогда не звоню тёте Рите. С тех пор я закрываюсь от людей и не хочу «выглядеть». С тех пор у меня был только Олег, который вряд ли любил меня. С тех пор я вообще делаю всё, чтобы не общаться с Кристианом. Да, он по-прежнему тянется ко мне, но я потеряла право стать частью его настоящего. Потому что у меня уже есть прошлое: младший брат, которого я учила водить. И снятые с его мёртвой руки часики…
Да нечего особо рассказывать. Я отвожу в сторону глаза.
Понятно, задумчиво произносит Васильев. А что, если я всё-таки отправлю тебя в командировку? Займёшься организацией обучения для заказчика.
Но это же привилегия Вадима. Меньше всего мне сейчас хочется подставлять Шевелёва.
Ну, Вадиму и в Москве хватит дел. Потому что мне тоже придётся ехать в Чехию. С тобой.
Пауза и в кабинете разливается ни с чем не сравнимая тишина.
То есть мы вместе с вами… с тобой отправимся в Прагу? Перестав мучить ногтем ткань юбки, я оцениваю непроницаемый мужской взгляд. А зачем?
