«У него всё это уже было, и много раз. Поэтому он каждый раз точно знал, где остановиться. А ты идиотка, попавшая в западню своих чувств».
Васильев нахмурился, дёрнул головой, и холодные капли с его волос упали мне на лоб. И я осатанела.
Так о чём же ты просишь? боясь сорваться на крик, прохрипела я. В прошлый раз ты предложил мне уволиться. К сожалению, я этого сделать пока не могу, почему я тебе объясняла. Или ты опасаешься, что я Тарасову на тебя настучу? Не переживай, сплетни не в моих интересах. А теперь дай мне пройти, потому что я очень хочу домой. Потому что мне мокро, мерзко, и…
Остановись. Всё было хорошо. Мне было хорошо с тобой.
Я замерла:
Что?
Васильев попытался взять меня за руку, но я одёрнула её.
Наташа, устало вздохнул он, поверь, я не собирался тебя унижать. Но мне давно не пятнадцать лет, чтобы в первый раз трахать женщину, разложив её на автомобильном сидении. Это понятно?
Тогда почему ты сделал это со мной? прошептала я.
В тёмно-синих глазах промелькнула растерянность. Васильев взъерошил волосы, но тут же взял себя в руки и пригладил их:
Хорошо, предположим, я переступил черту. Но ведь и ты могла сказать мне: «нет». Так почему ты этого не сделала?
А вот это был очень хороший вопрос, и я сжалась от новой порции стыда.
Павлова, глядя на меня, в конце концов взмолился Васильев, я тебя очень прошу: перестань додумывать то, чего не было. Всё было хорошо. А теперь, пожалуйста, просто иди домой и ни о чём больше не думай. А в понедельник мы с тобой, если хочешь, поговорим, и…. в общем, всё, пока. Хороших тебе выходных. Васильев развернулся и отправился к своей «бэхе».
Именно в тот момент я поняла, что испытывает женщина, когда мужчина вот так убивает её, вынимая её сердце и раскатывая его между пальцами, перетирая, как сухую траву, в труху и пыль.
Приказывая себе двигаться медленно, я поднялась по ступеням крыльца. Толкнула тяжёлую дверь подъезда. Вызвала лифт, едва попав дрожащим пальцем по кнопке. Поискала в сумке ключи. Руками, которые уже не слушались меня, погремела ключами в замочной скважине. И только войдя в прихожую, сползла на пол и впервые за пять лет заплакала».
5
«Сев в машину и положив ладони на руль, я наблюдал за Павловой. Словно ступала босыми ногами по битому стеклу, она медленно поднялась по крыльцу и вошла в подъезд, так ни разу и не обернувшись. Тяжелая дверь захлопнулась, и я остался один.
«Зачем я это сделал?».
Чертыхнувшись, я потёр руками лицо, и тут же отдёрнул ладони. На них был запах Павловой. На моих губах был вкус Павловой. И я вдруг отчаянно захотел ощутить этот вкус и запах вокруг своей плоти.
«Остановись. Это блажь, а не желание. Это даже не похоть это всего лишь твоё неудовлетворённое самолюбие, приправленное новизной осознания, что эта женщина пыталась сопротивляться тебе».
Прижавшись затылком к подголовнику кресла, я закрыл глаза, а из темноты выступило запрокинутое лицо Павловой. Ощущение её рук опалило кожу, и я вспомнил её беззащитный взгляд, в котором был только я. Итак, наваждение продолжалось, а мне с каждой минутой становилось всё хуже. Мне снова выносило мозг, сносило крышу и срывало башню. Стиснув зубы, я кинул взгляд на дом, где скрылась женщина, чей шёпот и дыхание ещё жили в этой машине. Это надо было немедленно прекратить, и я знал, как это сделать.
Стиснув челюсти, я завёл «бэху». Машина сорвалась с места, послушно вырулила со двора и метнулась в сторону Новоясеневского проспекта, где, как я помнил, была круглосуточная заправка «ВР». На свет фар, торопливо вытирая руки тряпкой, выскочил «заправщик» в серой фирменной куртке. Сообразив, что бензин мне не требуется, он развернулся и снова юркнул в тень. Я в два шага прошёл стеклянные двери и повертел головой, пытаясь сообразить, где то, что мне требовалось. За бесконечными стойками с журналами, автокосметикой и пыльными детскими игрушками я разглядел вывеску дежурных помещений. Туда я и направился.
Молодой человек, раздражённо окликнула меня из-за стойки заспанная девица, а вы куда это, собственно?
Не отвечая, я швырнул на её стойку купюру.
А-а… Так туалет прямо, понимающе фыркнула она. Но я и сам уже это видел. Оказавшись в периметре (унитаз, умывальник, сушка для рук и зеркало), защёлкнул задвижку двери, включил воду на полную и вымыл лицо и руки. Поднял глаза, пытаясь рассмотреть себя в зеркале. Из мутной глади, заляпанной брызгами воды и разводами жидкого мыла, на меня взирал растерянный бледный мужчина. У него были белые скулы, судорожно сжатый рот и глаза, в которых был голод. Таким я не видел себя ещё никогда.
«С днём рождения, Саша!».
Я отвернулся от зеркала, а на сетчатке моих глаз проявилось всё то же изображение: искажённое страстью женское лицо. Губы, с которых срывались всхлипы и стоны. Руки, готовые вести. Искушение обрело законченный образ, и душное тепло, поднявшееся в моей груди, шаровой молнией спустилось вниз, лизнуло оголённые нервы и опалило мне горло да так, что даже первый вдох дался мне с трудом. Я сглотнул. Так я ещё никогда не хотел. Впрочем, из этого положения был один выход, но при здравом размышлении я делать этого не стал: мне и так уже было понятно, что игры с моей рукой и подсознанием в итоге закончатся тем, что картинка с Павловой станет тем самым наркотиком, который надолго выбьет меня из колеи нормальных отношений с женщинами.
«Кстати, о женщинах…». Я посмотрел на часы: было пять минут третьего. Вспомнив о своём обещании Лизе прийти сегодня «пораньше», я не удержался и пнул унитаз. Не помогло. Выдравшись из периметра засаленного туалета, я сел в машину. Набрал Лизе на сотовый, потом на домашний телефон, но она не ответила. Пережидая гудки, я лихорадочно соображал, какую ложь мне выдать. На седьмом гудке я смирился и положил трубку. Десять минут спустя я уже входил в свой подъезд. Достал ключи, поднялся на этаж и отпер дверь. Вошёл в прихожую и прислушался: в квартире было тихо.
Лиза, осторожно позвал я. Ответа не последовало, но в комнате я углядел неяркий свет.
«Всё-таки обиделась… Ладно, сейчас разберемся».
Вздохнув, я повесил куртку на вешалку, толкнул дверь и медленно прислонился к косяку, разглядывая стол, накрытый на двоих. Тарталетки с курицей единственная кулинарная гордость Лизы. Бутылка с шампанским, плавающая в раскисших кубиках льда. Два пустых бокала. И единственная красная роза в высоком стакане, традиционно исполнявшем роль вазочки. Именно так полтора года назад завязались наши отношения с Лизой. Я перевёл взгляд на диван: свернувшись клубком под старым клетчатым пледом на диване спала Лиза. Свет розового ночника обхватил её лицо, Лиза по-детски всхлипнула, но, так и не проснувшись, спрятала нос под плед и прижала к груди колени.
Я сел на диван, рядом с ней:
Прости. Я так не хотел.
«Нет, ты хотел. Ты и сейчас ещё хочешь. Ты отчаянно, до колик, до судорог хочешь туда, обратно в ночь. В машину, к женщине, от которой ты каждый раз отступаешься. А знаешь, почему ты это делаешь? Из-за врождённой порядочности? Из-за благородства? Чушь и враньё: ты просто понял, в самый последний момент осознал каким-то звериным чутьем, что если ты хоть один раз переспишь с ней, то ты на ней залипнешь. И ты испугался. Ты никогда не был романтиком. Ты никогда не был влюбчивым. А с этой женщиной вселенная встала с ног на голову, твой привычный уклад рухнул, сознание перевернулось, а мир содрогнулся и затрещал по швам».
