А нам так больше нравится. Я прикусываю губу и отворачиваюсь к окну.
«Господи, кто бы знал, как же я по нему соскучилась…».
Прошла почти неделя, когда я видела Васильева в последний раз. Прошло уже три дня, как мы не разговариваем. Васильев больше не делал ни малейшей попытки достать меня, и всё, что у нас есть теперь, это письма. Ровно два электронных письма в день. Одно уходит утром от меня к нему (это мой очередной отчёт). Второе приходит вечером от него ко мне, и я получаю либо стандартный «ОК», либо его вопросы. Они всегда аккуратно разбиты на три-четыре пункта и касаются только тендера. Я отвечаю на них, прикрепив новый отчёт. Больше у нас с Васильевым ничего нет, и каждый день мне становится всё тоскливей и беспокойней.
Кошусь в окно на тот же город, машины, людей, серые улицы и уходящее от москвичей теплое Бабье лето. Очень скоро погода спрячет солнце за унылой осенью так, как прячут на зиму в платяной шкаф лёгкую летнюю одежду. Вот и я каждый раз, когда убираю в гардероб какую-нибудь вещь, которую надевала для него, мне приходит в голову, что будь я кошкой, а Васильев хозяином, то я бы засыпала на его одежде, свернувшись клубком. Наверное, видела бы сны о нём. Потом просыпалась бы от звука ключа в замочной скважине, бежала бы навстречу и тихо мяукала, точно прося: «Не оставляй меня больше». Да, я очень скучаю: без него всё в моей жизни стало слишком обыденным. Но так, как есть у нас сейчас, для меня всё-таки лучше. К тому же, у нас бы всё равно ничего не получилось, и я…
…к нему, врезается в цепь моих размышлений Вадик.
Прости, что ты сказал? Отрываю взгляд от окна и с удивлением замечаю, что Шевелёв, оказывается, уже успел миновать половину пути до Конторы и теперь, постукивая пальцами по оплётке руля, «стоит» на светофоре на пересечении Профсоюзной и Обручева.
А ты молодец, быстро доехал. Я и не заметила.
Ага, очень довольный собой Вадик выглядывает зелёный свет. Так ты не против, если сегодня вечером мы тоже позанимаемся?
Нет, конечно, не против.
«Мне всё равно некуда свободное время девать: Олег в командировке, близких подруг у меня нет, а устраивать в квартире бардак я больше не намерена».
И ты потом отвезёшь меня к нему, а то я всех этих ваших Теплостанских развязок не знаю?
«Минутку, а мы о чём сейчас вообще разговариваем?».
Вадик, повтори с самого начала, что ты хотел?
Шевелёв вздыхает и в своей излюбленной манере трагически закатывает глаза:
Наташа, я тебя спрашивал, не будешь ли ты против, если вечером я на твоей машине доеду до Новоясеневского проспекта? терпеливо, как маленькой, объясняет мне он. Мне нужно к Александру Владимировичу. Ты живёшь от него всего в трёх остановках. У его дома я выйду, а ты поедешь к себе. Тебе ведь это удобно? Вы же рядом живёте.
Пауза. А вообще, ощущение такое, что Вадик только что стукнул меня по голове (или я его сейчас стукну).
Что? Нет, нет и нет! Всё, что угодно, но это нет. Это вообще под запретом.
А в чём дело? Вадик отрывает от дороги внимательный взгляд и косится на меня.
А если он нас вместе увидит?
Ты стыдишься меня, что ли? Не пойму, Шевелёв прищуривается.
Нет, конечно, но… начинаю я и затыкаюсь. «А действительно, чего я боюсь? осой пролетает по подсознанию мысль. Ну, доедем мы с Шевелёвым до дома Васильева, ну и что из этого? Что вообще в этом такого? Ну да, я боюсь этой встречи. Но, рано или поздно, эта игра в прятки всё равно закончится: нашу командировку в Прагу никто не отменял. К тому же, нормальные люди не бегают по улицам с диагнозом ОРЗ, с кашлем и температурой».
Ладно, так и быть. А ты дорогу покажешь? пряча смущение под маской кривляния, принимаюсь ёрничать я. А то мы люди не местные и навигаторами не пользуемся.
Покажу, покажу… Слабачка! ухмыльнувшись, бросает мне Шевелёв.
В этот раз я предпочитаю фыркнуть и промолчать, потому что в моей голове странная смесь из горечи самообмана, понимания, что Вадик, как ни странно, кое в чём прав, и тихой, невесомой радости».
5
«В четверг, в семь сорок вечера обретаю себя в прихожей. Разглядываю в зеркале свою отросшую щетину:
Лизон, я пошёл.
Саша, смахивая ладонью кудрявую прядь с лица, в прихожую заглядывает Лиза. Только, пожалуйста, я тебя очень прошу, я тебя умоляю: недолго болтайся по улице, озабоченно просит она и добавляет: Как думаешь, Вадик зайдёт?
Не знаю.
Хорошо бы зашёл, вздыхает «Лизон», а то я уже сто лет никого из Конторы не видела. Кстати, благодаря тебе! Выдав эту шпильку, Лиза скрывается в кухне и принимается греметь ящиками шкафа и холодильника. Котлеты будешь?
Нет. Котлеты я ненавижу. И, откровенно говоря, я вообще против всей этой псевдо-домашней кухни. А с учётом того, что Лиза третий день «забивает» на институт под эгидой того, что дома у неё больной «муж», о котором надо заботиться, я всё чаще ловлю себя на мысли, что её постоянное присутствие начинает меня раздражать. Оглянувшись, тайком сую в карман джинсов сигаретную пачку. Да, я снова начал курить. И да, это дурная привычка, особенно с учётом моей поджелудочной, но я пока не готов расстаться с табаком, потому что мне так легче: легче не думать, легче не вспоминать, легче не злиться на Лизу и не беситься, когда утром в почте я третий день нахожу отчёт и безличное: «Здравствуйте, Александр Владимирович…».
Зонт захвати, а то вдруг дождь пойдёт, наказывает Лиза.
«Ни дать, ни взять прямо её мать!». Промолчав, натянул кроссовки, сунул руки в рукава куртки, захлопнул дверь. Подняв воротник повыше, бегом по лестнице спустился вниз. Кивнул ошарашенной моим видом консьержке (ещё бы: впервые видит меня с бородой!) и вывалился на улицу.
«Господи боже мой, как же тут хорошо! И, главное, тихо».
Отойдя от дома на безопасное расстояние, благословляю невесомую радость одиночества и с удобством рассаживаюсь на перилах палисадника. Перекрестил ноги, щелчком выбил сигарету из пачки. Сделав первую затяжку, выдохнул в воздух ароматный дымок и покосился на часы: 19:45. Через пятнадцать минут ко мне прибудет Шевелёв. А я передам ему деньги и попрошу, чтобы он завтра купил цветы Павловой. «Подкатываешь к девушке?», фыркнете вы. Ничуть: завтра шестнадцатое, и у Павловой день рождения. Откуда я это знаю? Помните, она писала доверенность от руки? Я сохранил ту бумагу. А что до операции поздравления, то она будет выполнена в духе Конторы, очень формально: Вадим просто вручит Павловой букет с наилучшими пожеланиями. Ну, а я, видимо, получу на почту благодарность в виде очередного отчёта. Звонить Наташе я всё равно не стану я не хочу навязываться. Вернее, навязываться я не люблю. А если уж совсем честно, то я не умею навязываться у меня просто такого опыта нет. Кроме попытки с Павловой.
«С почином тебя, Васильев! А вообще, этот год високосный. Так что впереди тебя ждёт ещё много сюрпризов: три месяца битвы с Павловой, совместная поездка в Чехию (которая, видимо, выльется в новую «игру престолов»), а потом Наташа уйдет из Конторы, а ты женишься на Лизе. Ну, а дальше всё будет предсказуемо и обыденно: ты утихомиришься и постепенно начнёшь превращаться в домашнего, уютного или, как сейчас говорят, «устроенного» мужика. Лиза забеременеет, бросит институт и закончит изображать, что ей нужна карьера. Мать Лизы понемногу переберётся из Питера к нам под тем благовидным предлогом, что в её возрасте надо быть поближе к внукам, зятю и дочери. А ты будешь ходить на работу и возвращаться домой, чтобы в какой-нибудь вечер сойти с ума от всей этой устроенности, уюта, воркотни тёщи и всепрощающей, жертвенной любви Лизы, которой тебе, в общем-то, уже давно нечего дать, и ты с ней разведёшься. Или (что ещё хуже) ты смиришься и начнешь некрасиво стареть, бегая по любовницам и понимая, что в твоей жизни не было ничего, ни одной яркой эмоции. А было у тебя только то, из-за чего ты в тридцать пять лет почти потерял голову…
