Потому что я, в отличие от тебя, боюсь тебя потерять! Лиза повышает голос, но я уже вижу в её глазах то, что я больше всего ненавижу. Это страх. Беззащитный страх женщины, загнанной в угол.
Я боюсь тебя потерять, повторяет Лиза.
Так не теряй. Я тебе это уже говорил. Я мучительно тру лоб, пытаясь придумать, как объяснить ей, что сейчас я хочу не её всепрощения, не жертвенной, а поэтому, собственнической любви, а элементарного человеческого понимания. Хотя бы молчаливого участия. Потому что я крупно влип: я сошёл с ума из-за женщины.
Вместо слов повисает пауза. Лиза принимается грызть внутреннюю сторону щеки. И тут по её лицу мелькает круглая тень, которая почему-то перемещается ей за голову и начинает размахивать руками. «Монитор, что ли, рябит? Или нет… Подождите-ка… Ага, точно. Итак, тет-а-тет у нас всё-таки не получился».
И я начинаю нереально злиться.
Как там твоя мама? шёлковым голосом осведомляюсь я. Тень на стене замирает. Лиза удивлённо приоткрывает рот. А кстати, и я вальяжно откидываюсь на локтях, что у тебя с учёбой? Ты, как я понимаю, вместо «пар» в институте продолжаешь гостить в Питере, а в это время деканат «рисует» тебе очередные прогулы. Так, душа моя? А что, если тебя опять из института вышибут? Мне что, опять к ректору чесать?
Лиза становится красной. Зато тень за её головой тычет себя в грудь.
Мама себя плохо чувствует, вот поэтому я сейчас в Питере, тихо огрызается Лиза.
М-м. Вот как? Ладно, давай по-другому. Внезапно навалилась дикая усталость от этих дурацких битв с тенью, от этих вечных игр в правильные, и поэтому, никому не нужные слова. От общения с глупой девочкой, которая продолжает упрямо держаться за меня, но при этом не знает, как меня удержать, и, кажется, ни черта обо мне не понимает.
Лиза, зову я.
Что?
Давай обсудим наши дела дома? В четверг вечером я возвращаюсь в Москву. Скажи, твоя мама когда планирует выздороветь?
В смысле? напрягается Лиза (и её тень).
Я имею в виду, когда ты собираешься домой? Или мне в Питер за тобой отправиться? Я вообще-то могу.
Тень оживлённо машет руками, но Лиза решительно прикусывает губы.
Не надо. Я прилечу завтра днём. А я пойду в институт, отрывисто бросает она. А я вдруг понимаю, что вместо всего этого беспонтового трёпа мне с самого начала нужно было задать ей всего один вопрос: «Как так случилось, что два года назад ты была гораздо мудрей, чем сейчас?»
Прекрасно, сухо киваю я. Деньги на билет и на такси есть? Или мне перевести тебе «десятку» на карточку?
Тень радостно машет руками.
Нет, Саша, не надо. У меня есть деньги. Ты… ты прости меня, хорошо? Я… я, честно, я так не хотела.
Несмотря на то, что тень на стене удрученно всплеснула руками, Лиза пытается улыбнуться мне. Вот только улыбка совсем не трогает её глаз и выходит невесёлой.
«Что же с нами случилось? И так быстро? разглядывая Лизу, думаю я. Неужели я что-то в ней проглядел? Или всегда обманывался? И куда делась та солнечная девочка, в лексиконе которой за последних два года появились лишь два новых слова: «секс» и «загс»? А может, я никогда не сравнивал Лизу с другими женщинами? Потому что сравнивать было попросту не с кем. Или же я, устав искать, решив воспитать эту девочку «под себя», а в итоге почти сломал её?»
Вы уже догадываетесь, что я собираюсь сделать? Нет, я не хочу уйти к другой женщине. Я хочу просто уйти. Один. Я хочу обратно свою жизнь, своё время. И я очень хочу, чтобы Лиза сама меня отпустила.
Ну всё, солнышко, увидимся в Москве, вполне бодрым тоном изрекаю я. Фотографии за стеклами «стенки» бликуют то ли от того, что тень за головой Лизы, грустно махнув рукой, исчезает, то ли потому, что Лиза вытирает слёзы и часто-часто кивает мне.
А я отключаюсь. Ещё десять минут таращусь в умерший монитор. На душе у меня отвратительно, но постепенно эмоции распадаются. И, как это ни странно, с моих плеч словно медленно падает груз, который я носил последние два года. Точно я отпускаю на волю чужую судьбу, случайно попавшуюся в мою клетку. Проясняется голова. Я закрываю ноутбук. Звоню Шевелёву. Узнав, что творится в Конторе, перезвонил Ленке, которая тут же выдала мне все остальные новости. Напоследок, уже подготовленный, набираю Тарасову и кратко отчитываюсь за подготовку к тендеру и за работу Павловой. На коварный и скользкий вопрос: «Ну, как она тебе?», отвечаю: «Нормально. Закончит испытательный срок разберёмся». Но я вру: мы никогда с ним не разберёмся, потому что Тарасов никогда не смирится со своим поражением. Сейчас я понимаю это так же ясно, как и то, что уйди Павлова и на её место Тарасов возьмёт другую (или другого). Потом третьего, четвёртого, пятого, пока не уйду уже я, устав топтаться в этом замкнутом круге. Так постепенно в моём сознании начинает вырисовываться решение, которую я подспудно носил в себе два с лишним года.
Ещё колеблясь, набираю хозяину Конторы. Хозяин берёт трубку только на пятом гудке:
П-привет, С-сашка.
Его голос звучит грустно и мёртво. А по моей спине и рукам прокатывается обжигающая холодная волна увы, я хорошо помню, как звучал голос моей матери, когда она предчувствовала неотвратимость смерти.
Как вы? стараясь говорить бодро, спрашиваю я, надеясь, что ошибаюсь, что мой звонок просто случился не вовремя, и…
Д-диагноз т-ты знаешь. Неоперабельное… Чудес не бывает… А ч-что в К-конторе? спрашивает он без особого интереса.
Вы… вы были правы. Да, я согласен, помедлив, говорю я.
В трубке повисает молчание, потом слышится короткий вздох искреннего облегчения.
Т-ты молодец, Сашка… Спасибо, что всё п-правильно понял. Т-теперь я буду с-спокоен. Как только выправлю д-документы, прилетишь ко мне?
Когда?
Через два месяца.
«Так быстро…»
Вы были так уверены, что я соглашусь? Я стараюсь не думать о том, что через два месяца человек, которого я любил, навсегда уйдёт от меня.
Ну, я всегда в т-тебя верил, хозяин тихо смеётся. Скажи, что будешь д-делать с К-конторой? Т-ты уже что-то п-планировал, да?
Если вы хотите, чтобы мы остались на плаву, нам нужно открыть отделение в ЕС. Иначе мы с вами рискуем заказами. Я упираю на слово «мы», точно он и я сделаем это вместе.
Интересная мысль. А г-где именно в ЕС? задумчиво тянет хозяин.
Во Франции. Париж или Лион. Но не Марсель, точно.
В Франции, к т-твоему с-сведению, с-самое высокое налогообложение, язвительно сообщает хозяин.
А Франция вообще родина НДС, нахально парирую я так, как делал это раньше, когда он был здоров, а я очень любил с ним пререкаться. Но я, в отличие от вас, я знаю эту систему. Есть послабления для EURL-фирм.
Вот к-как? И т-ты молчал? А ну-ка, д-давай рассказывай!
