Любопытничаешь? огрызается Павлова.
Нет. Всего лишь пытаюсь разобраться в тебе.
И зачем тебе это? Она принимается грызть кожицу нижней губы.
Ты не вписываешься ни в одну мою схему.
Ах, вот как? У тебя для меня и схема есть? Теперь и она кладёт руки на стол. Её тонкие пальцы начинают выбивать дробь на лепестках фиалок.
Есть, рассматривая её, отвечаю я, и я очень хочу понять, что с тобой не так. Я тебя обидел? Она закатывает глаза. Тебя кто-то другой обидел? Её улыбка становится шире. Тебя бросили? Обманули? Ты любила, а он не ответил взаимностью?
Ещё какие предположения? Наташка аккуратно поправляет выбившуюся из причёски прядь. Поскольку я молчу, продолжая её сканировать, она наконец выдавливает то, что я подспудно ожидал:
Саша, я просто не хочу ни к кому привыкать. Ни к тебе, ни к кому-то другому.
Почему?
Она упрямо молчит, терзая длинным пальцем витиеватую ножку бокала.
Скажи, тихим голосом начинаю я, а тот, кого ты любила, он… прости, но этот человек… он вообще жив?
Наташа перестаёт дышать и вцепляется в бокал так, что даже костяшки её пальцев белеют. Потом крепко сжимает губы и смотрит на меня.
Так он жив? Или… он умер? ещё тише спрашиваю я.
Прекрати это, задыхаясь, полузадушенным тоном шипит она.
Значит, я прав… И кем был для тебя этот человек? Он был твоим мужем? Любовником? Первым мужчиной?
За то, что я делаю с ней, я ударить себя готов. Но я очень хочу понять, что же в ней тикает, и кто (или что) постоянно стоит между ней и мной.
Нет. Это был… у меня был брат. Младший брат. Павлова сглатывает и отворачивается.
И что же с ним произошло?
Понять не могу, при чём тут маленький мальчик?
Он… погиб из-за меня. Прекрати, я тебя прошу.
Из-за тебя? В жизни не поверю, что она может подставить тех, кто ей дорог. А почему ты считаешь, что он погиб именно из-за тебя?
Я… я учила его водить машину, она глядит на меня смотрит, но не видит. Зрачки просто уцепились за мои глаза. Я учила, а он не справился с управлением. И он умер. А его часы… помнишь, я носила такие красные часы? Он умер, а они до сих пор продолжают тикать.
Какие часы? «не догоняю» я.
Мои. Красные. С Микки-Маусом.
Она подхватывает бокал, допивает вино и со стуком ставит его на стол. А у меня в голове образовывается взрыв, потому что я внезапно и всё про неё понимаю. Родной и близкий человек, погибший волей случая, а она до сих пор винит себя.
«Господи боже мой, как мы похожи…»
Прости меня, отшатнулся от неё. Ради Бога, прости. Я не хотел. Я не знал… Прости, я не должен был…
Нет, ты прав. Это глупо, но я носила часы Арниса. Это смешно, да?
Нет, это не смешно. Я пробую взять её за руку, но она этого не осознаёт: мечется взглядом по моему лицу. Никогда в жизни не видел в глазах у человеческого существа такой дикой, такой отчаянной боли. И такого спокойного, холодного лица, точно она о погоде говорит.
Когда уходят это больно. Да, иногда я привязываюсь, но ненадолго. В основном, к неудачникам. Вот это ты позавчера верно угадал, она смеётся тихо и зло, точно вырывает из горла смех. Они априори слабей. А мне так уходить легче. Теперь тебе всё понятно?
Да.
Тебе и понятно? Она заходится издевательским хохотом. Откуда, Васильев? Ты же не неудачник.
А я рассматриваю её и думаю, что у нас с ней не странная, как я считал, а очень простая история. Жили-были девочка и мальчик. Потом они выросли и стали одинокими. Встретившись, переспали и разошлись навсегда, потому что не смогли пережить пустоты, занявшей место сердца. Только он потом ещё долго искал её в отражениях, а она плакала, понимая, что он никогда не придёт ведь однажды он её уже бросил. И хотел сделать это во второй раз. Ну, я и сволочь…
Так хреново мне ещё никогда не было. Нервно дёрнул щекой. Наташа продолжала смотреть на меня так, словно оглашала наш с ней свой окончательный приговор безжалостно, невозмутимо. Очень спокойно. А я с оглушительной скоростью примерно с такой, с какой раскручивают калейдоскоп перебирал в голове все имеющиеся у меня альтернативы. Можно было ещё пару раз трахнуть её, полетать с ней, потом отпустить её и подохнуть уже без неё. Можно было участливо взять её за руку и в свой черёд рассказать о себе всё, выпотрошив перед ней свою душу. Выудить из неё последующие откровения, выслушать разом все утешения и с полным пониманием ситуации вежливо проводить до дверей номера, где и расстаться, потому что после этого я перейду из категории «неплохой любовник, мы пару раз переспали» в категорию «мой лучший друг Саша». Но вся беда в том, что я не хотел с ней ни «трахаться», ни «дружить», ни уж тем более, подыхать без неё: мне была нужна моя женщина. Та самая, которая вчера почти любила. Та самая, которая ради меня вчера была готова на всё. А не эта фальшивая подделка, которую Наташка попыталась всучить мне под выхолощенной обёрткой собственной независимости и отстранённости.
«Уже попрощалась со мной, да? Не получится. Точка».
Поднялся на ноги, выудил из кармана бумажник. Не дожидаясь счёта от подлетевшего официанта, бросил на стол несколько купюр. Повернулся к ней:
Бери цветы и пошли.
Куда? Она удивлённо уставилась на меня.
В гостиницу.
Нет. Нет. Нет, заколачивая каждое «нет», как гвоздь в гроб, Наташка решительно покачала головой. Не после таких откровений. Как-нибудь потом мы переспим, но сейчас точно нет.
«Переспим? Я тебе вообще кто?»
Как вы думаете, что я сделал? Долго рассказывал, что я этого не хочу (вернее, хочу, но не этого)? Что-то доказывал ей? Убеждал? Нет, я просто усовершенствовал ложь. В буквальном смысле этого слова.
А кто сейчас говорит про секс? холодно хмыкнул я. У меня в номере лежит договор. Там есть один пункт, в котором я так и не смог разобраться. Прости, но я действительно только сейчас об этом вспомнил. Ещё утром хотел тебя попросить помочь, но… в общем, было не до того. А мне сегодня до девяти вечера надо чехам дать ответ. А сейчас, вскидываю запястье к глазам, уже полвосьмого.
Наташа внимательно изучает моё лицо, заглядывает мне в глаза.
Пошли, пошли, тороплю я её. Откровения это, конечно, хорошо, но сейчас есть вещи, более важные.
Ну… ну ладно, пошли, оторопевшая Наташа встаёт, забирает цветы. Поскольку кафе находится всего в пяти минут ходьбы от гостиницы, мы отправляемся туда пешком. Я иду вперёд, шагая быстро и размашисто. Она почти вприпрыжку бежит за мной, недоумевая, какие черти в меня вселились.
Мы довольно быстро проходим жилой квартал, ещё одно придорожное кафе, ночной клуб с неоновой подсветкой, двери «Амбассадора» и вестибюль. У лифтов Павлова всё-таки притормаживает.
