Привет… нет. Саша, это были плохие новости? Голос у Павловой чуть хриплый со сна.
В смысле? Я склоняю голову к плечу, размышляя о том, как же она мне нравится.
У тебя лицо напряжённое. И глаза… Знаешь, когда ты чем-то недоволен, то они сужаются. Точно у тебя дальнозоркость.
Это она верно подметила. Но, как это ни странно, думаю я сейчас совсем о другом: от судьбы бежать бесполезно. Забрав у тебя что-то, она всегда дарит тебе что-то взамен. Механизм высшей силы, неизменно приводящий в равновесие твою жизнь.
Значит, ты меня изучила? с улыбкой спрашиваю я.
Наташа прикусывает губу, бросает на меня быстрый взгляд. Деловито взбив подушку, она устраивает её у себя под головой и укладывается обратно.
Может быть, невозмутимо кивает она. А скажи, ты ведь не «просто» учился во Франции?
А кстати, с чего ты решила, что я там учился?
Лицо Наташи становится странно-бесстрастным.
А мне Тарасов рассказывал, ровным голосом сообщает она.
Ах, тебе Тарасов рассказывал…
При звуке этого имени флер романтичного утра моментально разбивается в мелкие дребезги. Игривые мысли стираются в труху и в пыль. Мгновенно накатывают усталость и раздражение. Пошарив в пачке, вытащил ещё одну сигарету:
А что тебе ещё Тарасов рассказывал про меня?
Наташа сгибает колено и закидывает обнажённые руку за голову.
Только это, спокойно говорит она. Но знаешь, мне вдруг стало безумно интересно, что было у тебя там и почему ты сюда вернулся?
Любопытничаешь? Я бросаю в рот сигарету и тянусь за зажигалкой.
Так. Чуть-чуть.
А может, ревнуешь? Имя Мадлен ведь не сложно распознать твоим музыкальным ухом? прикурил и отбросил «Крикет» на подоконник. Павлова скользит по моему лицу бесстрастным взглядом.
Саша, ты мне не принадлежишь, холодно напоминает она. К ак и я не твоя собственность.
Её тон спокойный, резонный обливает не хуже ледяного душа. В ответ почему-то дико захотелось вцепиться ей в плечи и начать её трясти да так, чтоб её умная голова замоталась, как у тряпичной куклы, и она забрала обратно только что сказанные слова. Вместо этого я отвернулся.
Так что тебя интересует? сухо бросаю я.
Ну… судя по звукам, Наташа снова возится на кровати. Вот сейчас, например, меня очень интересует, почему ты при всех своих данных уехал из Франции? Решил в Конторе обосноваться?
Знаешь, а ты угадала, выталкиваю языком дым, который завивается в сизые кольца. Я вообще не хотел возвращаться. И не потому, что я там учился, а потому что я там жил. Там был мой шанс. Один на миллион… Там, в Париже, у меня было всё ну, или почти всё. Карьера, благоустроенный быт, перспективы, спокойная жизнь… А если б я ещё и женился на француженке, то мне бы дали вид на жительство… Но, видишь ли, продолжаю и я ловлю взгляд Наташи, мне встретился один человек, который вернул меня. Обратно, сюда. Фактически, он собрал меня заново. Примерно так, как гениальный конструктор собирает единственную в своём роде модель. Этот человек был очень умён. И он точно знал, на какие кнопки в моей душе надо жать, чтобы заставить меня вернуться… И я вернулся. Хотя порой всё же думаю, что мне надо было остаться во Франции. Там всё намного проще… А что касается ностальгии, то убивать тоску по русской женщине и её душе можно в каком-нибудь славянском борделе. Выплеснул всё, что накопилось и домой, обратно к французской жене. Резким жестом вкручиваю «бычок» в пепельницу.
Ты любил её? доносится до меня задумчивый голос Павловой.
Кого «её»? Я не понимаю.
Ну, ту женщину. Во Франции.
Женщину? и я зло смеюсь. Да, во Франции у меня была женщина. И не одна… Хочешь подробностей?
Нет, не хочу. Наташа садится на постели и скидывает ноги на пол. Кажется, она собирается встать и уйти.
Перестань… Прости… Слушай, всё не так, и я морщусь. Павлова застывает, но её голубые глаза напряжённо бродят по моему лицу.
Тогда объясни, тихо предлагает она.
Я криво выразился, но… положа руку на сердце, я бы тоже решил, что у того, кто так о себе рассказывает, во Франции осталась женщина. Любовь всей его жизни… На самом деле, я о мужчине с тобой говорил. Этот звонок из Франции, потому что я ему должен. Я ему по гроб жизни обязан. После смерти моих родителей он был для меня ближе всех. И он… я делаю глубокий вздох… он умирает. А я впервые не знаю, поступил ли я правильно, дав ему одно обещание. Понимаешь, мне просто некому довериться. Мне не на кого оставить Контору…
Но Тарасов с Конторой пока справляется, звучит уверенный голос Павловой.
Справляется? Я сам не узнал свой тон. Хлёстко, резко мой голос рассёк воздух так, как хлыст рассекает кожу. Наташа дёрнулась и вцепилась руками в матрас. Глядит на меня, словно видит во мне чужого. Я отвернулся и уперся ладонями о подоконник. Глаза бесцельно бродят по улице сейчас там так же пусто и просторно, как и у меня в душе.
«Итак, я снова сам по себе…»
Скажи, ты в душ пойдёшь? обернулся я. Или вернёшься к себе в номер? Нет, я не гоню тебя, просто мне нужно сделать один звонок. И, к сожалению, конфиденциальный.
Вы уже поняли, что я собираюсь сделать, да? Нет, я не хочу «слить» её. Она сейчас вообще ни при чём. Моя проблема состоит в том, что у меня, как у всех мужчин, к тридцати годам сложилась определенная схема поведения с женщинами. В юности тебя привлекает охота, новизна, жажда ощущений. Чуть позже эмоции, когда все твои ссоры должны обязательно закончиться яростным слиянием на куче сброшенной в прихожей одежды.
Я был и там, и там, но на самом деле схема всегда одинакова. Это всегда начинается так: взгляд, желание. Первое прикосновение. Твоя удачная фраза и её ответ, из которого ты узнаешь, станет ли «твоей» эта женщина. Длительные или короткие ухаживания, кафе или ресторан, первый поцелуй, страстный поцелуй и наконец постель. Потом опять постель, потом ещё немного постель, а затем всё просто надоедает. Далее следует длительный или быстрый процесс расставания. Но с Павловой у меня с первого дня всё было не так: это она ко мне потянулась. Я отбрыкивался от неё. Сообразив, наконец, что наш конфликт мешает моей работе, я попытался перевести всё в дружеский тон, но он очень быстро сменился личными темами. Она била меня наотмашь. Я еле сдерживался, чтобы не нанести ей удар в ответ. Затем появился лёгкий флирт и первый намёк на интимность. И наконец это произошло, подловив меня в тот самый момент, когда она и я ещё могли остаться «просто друзьями».
Но больше всего меня беспокоили мои чувства к ней. По моей схеме, с этой женщиной всё должно было быть предельно просто. Это она хотела меня, я очень долго нет. Она с первого дня не надеялась на продолжение. Я в свою очередь думал, что смогу провести с ней несколько дней здесь, потом в Москве, после чего последует неизменное «извини», которое не обещало быть сложным ни из-за её характера, ни из-за моей позиции на работе. Но какими-то неисповедимыми путями Наташа вошла мне в душу, и моё отношение к ней стало меняться слишком круто и чересчур стремительно.
