Оказалось, что с ней может быть невероятно легко. Она ничего от меня не требовала. Позже я догадался: это она держит со мной дистанцию. Начав присматриваться к ней, я, к своему удивлению, нашёл в ней опыт, осмысленность, доброту. У неё была своеобразная восточноевропейская красота, вкус, характер, внешность и ум, которые обостряли мои ощущения. Но самое главное, она так и не дала мне до конца понять, какой она была на самом деле. Чуткая, улавливающая любой оттенок моего настроения она в свой черёд изучала меня, как науку. И ни разу не переступила черты, за которой всегда следует моментальный разрыв. Очень чувственная от природы, но скрытная она отдавалась полностью и никогда не вручала себя до конца.
«Я никогда не буду обладать ей целиком, вдруг с ослепительной ясностью понял я. Она просто этого не позволит. Потому что она понимает, кто такой я».
Горечь острая, едкая, щемящая от того, что я такой, от того, что она вот такая; и от того, что я снова один подкатила к горлу. Я отвернулся, ожидая, когда она уйдёт.
Но умная женщина это сначала всё-таки просто женщина…
Краем глаз я заметил, как Наташа поднялась и, отбросив простыни, неторопливо направилась ко мне. Я прищурился, точно зная, что в уголке моего рта сейчас бродит хищная усмешка: эта женщина шла ко мне, чтобы предложить себя мне. И я бы точно взял это. Вот только она, подойдя ко мне вплотную, положила руку мне на предплечье, погладила, успокаивая.
Что ты хочешь? Я оперся ладонями о подоконник, разглядывая её глаза, прозрачные, как первая осенняя изморозь. Она прижалась прохладной щекой к моей груди.
То, что ты сказал… мне очень жаль, Саша. Но это всего лишь жизнь. А у тебя всё получится я это знаю. Ты же всегда был лучшим даже я это поняла.
Она ещё что-то говорила но я уже не слышал её. Я глядел на неё но ничего не видел. Мои глаза просто выхватывали одну деталь за другой. Кольца тёмных волос на молочных плечах. Изгиб плеч и спины. Тонущие в бежевом ворсе ковра узкие стопы маленьких ног с покрытыми чёрным лаком пальчиками. Тепло тела, не требовавшего ничего взамен. Шёлк груди и вдох она зарылась лицом в мою кожу на шее. Сердце глухо и тяжело застучало. И тут она подняла голову. А я забыл, как дышать: я впервые увидел в её глазах нежность. Не память плоти это был подлинный зов души. Как шёпот: «Я здесь». Как прикосновение: «Это я». Как обещание: «Н е бойся, я всегда буду рядом».
Не зная, что сказать и как себя вести, я, кусая губы, стоял и молчал, впервые в жизни ощущая истинную близость женщины».
3
«Кто-то воспринимает жизнь, как подставу. Кто-то как путешествие. Я научилась воспринимать её как полноправного партнёра. Мой мир это поле для нашей общей игры, в которой нет правил. Здесь все во что-то играют. Олег играл на деньги. Мама на то, чтобы я не повторила её судьбу. Мой папа на нормальную семейную жизнь, без драм. А я всегда играла только на счастье… И грала, даже когда проигрывала.
Всё нормально? спросила я. Саша молча кивнул, и я отпустила его: Тогда, если ты не против, то я пойду в свой номер?
А может… Он вопросительно провел пальцем по моей щеке.
Мы не успеем, мягко улыбнулась я. Посмотри на часы, сейчас наверняка уже десять. В двенадцать нам нужно освободить номера. Собираться в горячке я не умею. А в уже час мы должны быть в аэропорту Гавела. Так что, пожалуй, я пойду собирать чемодан.
Потоптавшись, Васильев снова кивнул и опустился в кресло. Облокотился на ручку и, задумчиво водя указательным пальцем по губам, принялся наблюдать за мной. Натянув джинсы и майку, я завязала кеды, скатала в привычный клубок куртку и бельё и подошла к нему. Хотела поцеловать на прощание и уже не смогла. Только провела рукой по его волосам, лаская их в последний раз. Я очень хотела запомнить, какие они на ощупь. Саша перехватил мою руку, потянул к себе.
Скажи, он помедлил, я никогда у тебя не спрашивал… но… у тебя кто-то есть в Москве?
Нет. Это плохо? Он не ответил. Перегнувшись, я взяла с письменного стола его телефон и протянула ему. Ты хотел сделать звонок, напомнила я. Это был намёк меня отпустить. Васильев разжал пальцы, и я наконец выскользнула из его рук, пошла к двери, даже спиной ощущая, что он по-прежнему смотрит на меня. На пороге я всё-таки обернулась.
Саша, тихо позвала я, послушай, если ты боишься, что в Конторе со мной у тебя будут проблемы, то не стоит. Честно. Я уже говорила тебе: сплетни не в моих интересах.
Синие глаза сверкнули.
Это я уже понял, насмешливо бросил он, покручивая в пальцах мобильный.
Ну и хорошо. Я подмигнула ему. Он прищурился. Я вышла в коридор.
Войдя в свой номер, повернула латунную ручку замка и прижалась спиной к стене. Судорожно вздохнула и по старой детской привычке сунула в рот палец, остервенело грызя заусеницу.
Всё хорошо. Ты же знаешь: игры в счастье закончились. Так и должно было быть. Он ничего тебе не обещал. И ничего не должен. Никто ни в чём не виноват, бормотала, как заклинание, я. Постояв у раскрытого шкафа, напомнила себе, что я вообще делаю здесь, и принялась тянуть с «плечиков» платья, джинсы и майки. Сложила их в аккуратные стопки. Перетащила к кровати пустой чемодан. Двигаясь словно лунатик, шагнула в ванную, чтобы забрать зубную щётку и моя рука дрогнула. В зеркале безжалостно отражалось моё лицо. Жалко дрожащий подбородок. Поникшие вниз уголки рта и отчаянная, дикая тоска в глазах, как у брошенной собаки.
Нет, так не пойдёт. И я рухнула на бортик ванной. Бортик был гладким и ледяным. Уцепившись руками за край, я тупо смотрела в зеркало, но видела уже не своё лицо, а выхватывала детали, которые не значили ничего и так много говорили мне. Вот маленький скол на левом нижнем краю зеркала, за блестящей латунной застёжкой точно такой же скол теперь был и в моём сердце. Застывшая капля зубной пасты сразу не ототрёшь. Точно также я буду долго, отчаянно долго стирать следы его рук. От яркой лампы по амальгаме бежит вверх радуга точно такими же были и три моих дня здесь. Но если выключить свет, то мираж испарится. Вот и я однажды забуду его. Время отличная штука: просеяв воспоминания, оно в итоге оставит нам то, что было светлым и добрым.
«Ты же влюбилась в него», грустно скажете вы. «Нет».
Слышите? Нет. Но я была очень близко. И я не знаю, что в последний момент удержало меня на краю: скорей всего, глупая женская гордость.
«У тебя всё-таки характер матери, вбитый в душу отца», однажды сказал мне Арнис. Наверное, он был прав. Сделав последний глубокий вздох, я приподнялась с бортика.
Ровно в двенадцать я уже сидела в гостиничном холле, в мягком кресле из плюша, бездумно листая журнал и допивая кофе. Такси ожидало на улице. Рядом с моим креслом красовался мой пухлый «Самсонит». Часы подарок Васильева привычно тикали на запястье. Моё белое модное полупальто висело на спинке кресла.
Привет, Саша подошёл ко мне и спустил с плеча сумку.
Привет, я отложила на колено журнал и заложила пальцем страницу. Ты уже выписалась?
