В его руках стало теплее, но даже присутствие ведьмака не смогло унять дрожь волнения.
— Мне очень хочется верить, что дух Дарвулии отзовется, и в то же время все это кажется таким нереальным. Пообщаться с призраком… Звучит так…
— Бредово? — Венгр прижался губами к моим волосам и обнял ещё сильнее. Я грустно усмехнулась, а он прошептал: — Если сложно поверить в магию, верь мне. Обещаю, всё будет хорошо.
— Ловлю на слове, — вяло отшутилась я и услышала недовольный окрик Эчеда:
— Эй, голубки! Мы вообще будем проводить ритуал или как?
— Пойдём. — Этери спрыгнул на землю, помог спуститься мне и повторил ласково: — Скоро всё закончится.
Кристиан стоял, прислонившись плечом к замшелой кладке, и лениво поигрывал ножом с длинным тонким лезвием. Заметив, что я не в силах оторвать взгляда от тусклой глади клинка, негромко усмехнулся и изобразил шутовской поклон:
— Вашу ручку, мадам.
— А без кровопролития никак? — страдальчески вздохнула я.
— Но ведь в этом и самый кайф.
Велев мне встать в центре начертанного круга, границы которого уже почти размыло дождём, Эчед забрал у Даниэля артефакт. После чего напомнил, что всё ещё просит моей руки (хорошо хоть, без сердца в придачу) и, не размениваясь на сантименты, провёл острым лезвием по раскрытой ладони своей несостоявшейся жертвы.
Я зашипела от боли. А ведьмак, сохраняя невозмутимый вид, передал оружие Этери. Сжал мою ладонь в кулак, при этом гипнотизируя пронзительным взглядом своих колдовских глаз, и принялся ждать, пока кровь, медленно стекая по стенкам чаши, покроет ее дно.
— Полдела сделано, — заявил обнадеживающе и посоветовал перевязать рану бинтом, который мы предусмотрительно захватили с собой в дорогу.
Покончив с инструктажем, Керестей последовал примеру Этери и принялся пускать кровь себе любимому, чтобы добавить ее к уже имеющейся в артефакте. Кровь ведьмаков, вкупе с заклятием, должна была пробудить дух колдуньи и явить ее нашему взору. Моя же нужна была для того, чтобы создать незримую нить, связующую меня с чашей, в которую при успешном завершении ритуала и вернется сила.
Этери и Даниэль встали поодаль. Выйдя за пределы круга, Керестей обратился к Ясмин, замершей у меня за спиной.
— Готова?
— Да. — Тихий мелодичный голос ведьмы смешался с голосом колдуна.
Я прикрыла глаза. Постаралась сосредоточиться на словах заклинанья, создававших волшебную вязь, напитывавших собой воздух, каждый закуток мрачных руин.
Голоса ведьмаков становились все громче, слова звучали подобно песнопению. Границы круга, уже почти неразличимые, вдруг вспыхнули ярким пламенем. А в моём сознании, словно огненные языки, заплясали давние воспоминания…
— …Бабушка, а что это такое? Какое-то варенье? А почему оно такое синее? — Я сижу на высоком стуле, беззаботно болтаю ногами и наблюдаю за тем, как самая главная хранительница домашнего очага достает с верхней полки банку с чем-то совсем не аппетитным. Еще вчера бабушка обещала испечь черничный пирог, вот только на чернику это ультрамариновое нечто совсем не похоже.
Бывать на чердаке мне доводится нечасто, родители запрещают сюда лазить. Да и дверь постоянно заперта. А тут… Бабушка сама меня привела, и теперь я, пользуясь случаем, усердно верчу головой, рассматривая ее сокровища. На языке крутится множество вопросов, но, наученная горьким опытом, понимаю, что большинство так и останется без ответов. Вот и стараюсь сдерживать любопытство, хоть и получается это не очень.
— Нет, милая, это не варенье, — мягко отвечает женщина в простом ситцевом платье. Шагнув со стремянки, ставит банку с его непривлекательным содержимым на стол. Откручивает крышку, и чердак тут же заполняет резкий травяной запах с примесью чего-то горького.
Я демонстративно морщу нос:
— Фу! Мы ведь не будем это есть?
— Нет, Эрика, есть точно не будем, — смеясь, успокаивает меня бабушка. Возвращается ко мне, протягивает руку, перепачканную в ярко-синей гадости, отчего я начинаю кривиться еще больше. Мотнув головой в немом протесте, сильнее вжимаюсь в спинку стула. — Сиди смирно, милая, — чуть строже повторяет Тереза, и мне ничего не остается, как послушно замереть. А она принимается рисовать на моем лице кашеобразной субстанцией какие-то закорючки, при этом негромко бормоча: — Мама требует, чтобы я забрала твой дар. Я ей пообещала…
— А почему мама хочет что-то у меня забрать? — доверчиво поднимаю на бабулю глаза.
— Ей больно. Больно от того, что у тебя есть то, чего никогда не имела она… Аня просто не понимает, какая в тебе сокрыта сила. И я не вправе ее у тебя отнять.
— Но ты ведь пообещала. — Мне непонятно, что это за дар такой, от которого мама мечтает меня избавить, и почему бабушка продолжает мазать моё лицо и руки какой-то липкой кашей, от резкого запаха которой так и тянет чихнуть.
— Однажды я уже нарушила самую важную в своей жизни клятву, — бабушка тяжело вздыхает. Возвращает банку на стол и продолжает с печалью и тоской в голосе: — Со своей совестью я уж как-нибудь договорюсь. И мы ведь маме… ничего не скажем. — Прижимает палец к губам, при этом заговорщицки мне улыбаясь. — И папе тоже.
— Теперь и ты испачкалась, — тянусь своими ручками к ее лицу, такому молодому, почти без морщинок.
Мне снова напоминают, что должна сидеть смирно, просят потерпеть совсем чуть-чуть. Бабушка опускается на колени передо мной, берёт меня за руки.
— Моя дочь боится, что дар может тебя погубить. Но это не так. Он никогда не причинит тебе зла. Поэтому мы не будем его уничтожать, а лишь спрячем на время. Ото всех. Пока ты не будешь готова его принять. — Руки у бабушки такие же теплые, как и ее улыбка. Я чувствую сладкий аромат духов, которыми люблю играться, когда удается тайком пробраться в ее комнату. — Сейчас мы прочитаем один… стишок. Повторяй за мной, милая, он убережет тебя от любой опасности. Чтобы ни случилось и где бы ты ни оказалась, ты всегда будешь под защитой чар.
Приподнявшись с колен, бабушка нежно целует меня в лоб и, прикрыв веки, начинает произносить непонятные слова, забавно их растягивая. Словно колыбельную поет. Я хихикаю, довольная затеянной бабулей игрой, и послушно повторяю за нею следом. Теплый ветер кружит вокруг нас, склянки на полках чуть слышно позвякивают, аккомпанируя нашему дуэту.
Веки становятся тяжелыми, с трудом удается подавить зевок. Подхваченная таинственным ветром, я улетаю в страну грёз…
…Взметнувшееся стеной пламя опалило кожу, обожгло легкие. Рисунки на руках налились алым, словно раны, оставленные раскалённым клеймом.
Из-за дыма, заволакивавшего всё вокруг, глаза слезились, и мне никак не удавалось разглядеть Криса. Обернулась было, чтобы отыскать взглядом Ясмин, но девушку тоже скрывала огненная завеса, которую даже усилившийся дождь потушить был не в силах. Лишь голоса ведьмаков, надломленные, уставшие, перекрывая шум ливня, раздавались в ночной тишине.
