И вот тут ей стало совсем интересно.
— Слушай, Йозеф, мы не особо обсуждали это с тобой, но почему ты все-таки в это ввязался?
Станкевич посмотрел куда-то поверх ее головы:
— Ты про мою сестру слышала?
— Про Аню?
Кивок.
— Если про то, что у нее был роман с Никсом, то да.
Покосившись на нее, Станкевич опустился на корточки:
— Роман, говоришь? Да, Лиз, это был настоящий роман. Но только по мнению моей сестры. А итогом романа стало то, что Никс отправил ее в тюрьму «посидеть там ради общего блага». А в тюрьме у Ани обнаружили рак, и она это скрыла. Запретила говорить это адвокату, через которого я был вынужден общаться с сестрой, опять же, по приказу Никса, а еще потому, что я не хотел подставлять под раздачу сына. А еще через месяц Аня запретила и адвоката к себе пускать. Естественно, я попробовал выяснить, в чем причина. Ну, и вышел на Анину надзирательницу. Деньги, деньги... да, опять эти проклятые деньги! Но я выкупил информацию о том, что у Ани рак, что рак запущен, и теперь это неоперабельно.
В последний раз, когда я попытался связаться с сестрой на тему того, что я хочу вытащить ее из тюрьмы, она велела мне передать, что из тюрьмы не выйдет. И что ей легче принять, что у нее рак, чем то, что она не нужна Никсу. Вот что он сделал с ней. Я ответил тебе, почему я здесь? Считай, что это Никсу за Аню.
Станкевич поднялся. А она вздрогнула и опустила голову. Человек, чуть не сломавший ее, перевернул сознание другой женщины и продолжал сеять на земле зло. Одно только зло...
— Йозеф, прости.
— Не извиняйся. Дело не в тебе, а в Никсе.
«Хотя и в тебе тоже», — мог бы добавить он. Но в нагрудном кармане куртки уже засветился синим дисплей, и Станкевич опустил в карман пальцы. Поднес стекло телефона к глазам.
«Мы закончили рокировку. («То есть сейчас рядом с каждым человеком Ли находится кто-то из моих, — пронеслось у Станкевича в голове, пока он продолжал читать сообщение от своего Звеньевого.) Чудотворец и Ли по-прежнему в доме. Судя по артикуляции Чудотворца, тот пытается заставить Ресля открыть сейф».
Йозеф спрятал телефон в нагрудный карман и перевел взгляд на застывшую рядом с ним женщину:
— А теперь, Лиз, дай мне обещание. Дай мне слово, клятву, что хочешь, что ни я, ни мой сын, ни фамилии моих людей не будут фигурировать в твоем списке. Ты знаешь, что у нас руки не по локоть в крови. Да, защищаясь, мы убивали. Но мы не убийцы.
Она подняла голову, поймала пристальный взгляд черных глаз. Почему-то в первый раз за все время ощутила, что в воздухе ощутимо похолодало. И что дождь начал усиливаться.
— Пообещай мне это, и ты пойдешь туда, — нажал на нее Станкевич.
А она медлила, размышляя о том, что он в чем-то прав. Просто есть разные способы наказания. И если Станкевич готов с этим жить, то не ей его судить.
— Хорошо. Но если я только узнаю, что вы опять занялись грязным делом... — тихо начала она.
— Ты никогда не узнаешь об этом, — перебил он ее. — Денег, что ты заплатила, хватит и мне, и моим людям открыть какой-нибудь небольшой, но прибыльный бизнес в Европе. К тому же меня уже задолбала Чехия. Не моя страна, не моя культура и не мой язык. А у меня есть сын и жена. И я хочу жить нормально! Все, закончили разговор. Иди. — Станкевич наклонился, из-за дерева поднял приставленный к стволу сосны длинный изогнутый черный футляр и передал его ей. — Иди и делай то, что должна. И да поможет тебе Бог.
Она в последний раз посмотрела ему в глаза. Затем обошла его, достала из висевшего на его плече рюкзака балаклаву. Натянув ее на мокрые волосы, она молча кивнула Станкевичу («прощай»), закинула футляр на плечо и, цепляясь за ветки, сбежала вниз, ловко балансируя на скользкой почве.
Поглядев ей вслед (хотя даже тень ее уже скрылась), Станкевич снова достал телефон. Вызов. Ответ:
— Да?
— Апостол только что пошла к вам. Убирайте людей Ли и, как только она положит цели, немедленно уходите.
— А если Апостол не попадёт? — сухо поинтересовался его Звеньевой.
— Исключено. Ей деваться некуда. — Станкевич нажал на отбой, размышляя о том, что Элизабет придется попасть, если чех нужен ей живым, а не мертвым.
Постояв, он достал новую сигарету. Зажав ее зубами, приподнял манжет куртки, взглянул на фосфоресцирующие стрелки часов. Через двадцать минут все должно быть завершено, и эта часть его жизни закончится. Чиркнув «Крикетом», он прислонился спиной к сосне, прикурил и закрыл глаза.
Нет, все было вовсе не просто, а гораздо сложней, чем считала она...
Он был честен, когда рассказал ей о том, почему он позволил взять Ресля.
Он был честен, когда говорил ей о том, что он очень любит сына. И даже не риск, а всего лишь намек на то, что его ребенку угрожает опасность, и он бы сдал ее Никсу со всеми ее потрохами. Понятно, что в этом случае он и сам мог угодить под прицел. Но Никс, к счастью, не был полным придурком, а относился к тому типу людей, которые, прежде чем нанести удар, собирают не слухи, а факты.
«— Что у тебя есть против Элизабет?
— Она встречается с чешским актером.
— Его имя. Видеозапись их встреч у тебя есть?
— Да.
— Покажи».
Так бы выглядел их разговор. А она могла бы защищаться только словами.
«У меня и Станкевича была договоренность, что он прикроет меня и не выдаст тебе».
Ага, да. Канешно. Едва она три года назад вошла в его дом и открыла рот («Мне нужна помощь, нам надо поговорить»), он сам ее обыскал. Так что ни видео, ни аудио у нее на этот счет не было.
Что касается его игрищ с валютами, то Никс, если об этом не знал, то точно об этом догадывался. Но Станкевич всегда действовал через маклеров, подсадных уток, цепочку агентов, так что Никса он нигде не подставил.
И он был почти честен, когда рассказал ей про Аню. Почти — потому что в истории с Аней был еще один эпизод, о котором он умолчал. За два дня до того, как Элизабет обратилась к нему с той самой просьбой о помощи, Аня, которую он любил не меньше, чем сына, наотрез отказалась бежать из тюрьмы, закончив спор с его человеком фразой: «Я не предам Того, Кто отправил меня сюда. Если Ему это нужно, то я отсижу». Безумная, страшная, погубившая Аню собачья преданность Никсу.
А Никс... Эта сволочь, обработавшая Ане мозги до такой степени, что превратил ее в ничто из женщины, какой она когда-то была, даже не удосужился за эти годы не то что ей написать — узнать, как ей там, в одиночной камере, где шесть на шесть, зарешеченное окно и падающий из окна неровный квадратик света... Станкевич тогда пообещал себе: «Я отомщу». Элизабет предоставила ему эту возможность. Элементарное чувство с удовлетворением ждать, когда девушка, по которой Никс сходит с ума, наставит Никсу рога. Тем более, что Станкевич сам видел этого чеха и даже не поленился зайти на его страницу в «Фейсбук». Фанатки, поклонницы, тысячи «лайков» ... Отличный образчик мужчины, вокруг которого, восторженно открыв рот, бродит куча голодных юбок.
