- Ты должна отомстить…
Скорее сказать спасибо, если этот сон не совсем, чтобы и сон. Во сне боль не ощущается, а теперь я чувствовала, как мое тело разламывалось на куски.
- Вот так, девочка, иди и никого не слушай.
Дерри.
Я едва не остановилась, но получила ощутимый тычок в плечи.
- Иди. Ты должна до него добраться.
До кого?
Впрочем, я видела. Это не было горой, похожей на дракона. Это и вправду было драконом. Невероятно огромным зверем, которые, возможно, обретали на земле до того, как появились люди.
Он медленно развернулся, и меня едва не сбило волной. Я упала на одно колено.
И поднялась.
Мое сердце пропустило удар.
Не бывает таких… не бывает и все тут! Лютый огромен. Мне и институтские сказали, что он крупнейший самец в североамериканской популяции, а поскольку большой зеленый этой самой популяцией и представлен, значит, просто крупнейший.
Я сглотнула.
Лютый рядом с этим зверем смотрелся бы первогодкой, который и отлинять-то не успел.
- Здравствуй, - я знала, что нужно что-то сказать. Дракон склонил голову.
Его чешуя была черной, что уголь.
И гладкой.
Зеркальной. И в каждой чешуйке отражалась я, жалкий муравей, который был удостоен взгляда. А вот глаза желтые и выпуклые. С боков морды свисают тонкие усы, которые слегка покачиваются. Из ноздрей вырываются облачка пара.
Тонкий язык показался и исчез в зубастой пасти. Да у него клыки с меня размером. Больше меня размером. И если…
Он выгнул шею, и над ней раскрылся узор острых игл, на каждую из которых можно было бы насадить по косатке.
- Я не знаю, как тебя зовут. И кто ты. И зачем здесь. Я просто… вот шла и пришла, - я развела руками. – И наверное, это что-то да значит.
Дракон склонил голову набок.
На горле чернота его светлела и цвет становился графитово-серым.
- Возможно, ты всего-навсего галлюцинация… я читала, что люди, у которых галлюцинация, этого не осознают. Теоретически я осознаю, но, согласись, галлюцинация – единственный более-менее внятный вариант. Или еще сон. Но пить хочется зверски.
Дракон осклабился.
Он наклонился так, что я оказалась прямо перед огромной мордой. Я могла разглядеть и острый роговой клюв, и первый слой переходной чешуи, и мелкие капли основной, которые постепенно увеличивались, образуя несколько характерного вида полос. Валики век. И желтизна глаза с черной расщелиной зрачка.
Дракон смотрел.
Я молчала.
Интересно, если меня сожрет моя галлюцинация, я вернусь в обычное состояние? Или меня просто не станет?
- Ты красивый, - я протянула руку и коснулась чешуи. А дракон заурчал, громко, но… нет, он не пытался меня испугать.
Он знакомится.
И я была рада знакомству. Я провела по чешуе и, поднявшись на цыпочки, дотянулась до скулы, за которой кожа была тоньше.
Щелкнул кончик хвоста, и камни разлетелись на осколки.
А над драконьей спиной поднялись черные паруса крыльев. И зверь повернулся боком.
- Забраться? Ты серьезно? Я однажды летала и не скажу, чтобы мне так уж понравилось.
Он фыркнул.
- Ну да, ты совсем другое дело…
Я запрыгнула на лапу, а с нее, цепляясь за чешую – все пальцы порезала, поднялась выше, к хребту. И ничуть не удивилась, обнаружив веревочную петлю, закрепленную за основание первой пары спинных шипов. Петля была как раз такой, чтобы протиснуться в нее. И затянуть на поясе.
Умру я? Понятия не имею. Но… говорят, что летать во сне – это к чему-то хорошему. А в моей жизни хорошего явно не доставало.
- Поехали, что ли, - сказала я, хлопнув зверя по шее. И скала подо мной поднялась. Отряхнулась и, взвившись мощным прыжком, распахнула крылья.
В лицо наотмашь ударил ледяной ветер. И мой крик захлебнулся им. Но я все равно кричала. Уже от восторга. Это… это и вправду чудо. Небо, которое бросилось навстречу. Желтое солнце, яркое, как апельсин. Того и гляди, доберемся.
Огромные крылья звенят, поднимая нас выше и выше.
Выше и…
Я знаю, что по всем законам биологии драконы не должны летать.
Я знаю, что существование подобных зверей вообще противоречит природе.
Я знаю… многое знаю, только все это знание ничего не значит, потому что мы летим. Мы вдвоем. И я отчетливо слышу теперь его восторг, который готова разделить сполна.
Мы прорвались сквозь пелену облаков.
Мы искупались в розовых морях рассвета.
Мы замерли там, где начинается сама Вселенная, всего на мгновенье, но в это мгновенье мир перевернулся под нами, зная, что произойдет дальше: мой зверь, сложив крылья, рухнул вниз, в раскаленное кипящее море.
А я… я рухнула с ним.
Только и успела глаза зажмурить. И закричала, да, так громко, как могла, срывая голос, вымещая ужас и вместе с ним – восторг. А зверь отозвался на крик оглушительным ревом. И море дрогнуло, подалось назад, но все равно не успело отступить.
Мы рухнули.
И я очнулась.
Милдред вернула трубку на рычаги.
- О чем думаешь? – Лука устроился в низком кресле, достаточно массивном, чтобы выдержать его вес. И массивность эта позволяла поверить, что кресло не развалится при первом же движении. Он вытянул ноги, а руки устроил на широких подлокотниках, обхватив драконьи головы пальцами.
- О том, что если я права, то это странно.
Телефон стоял внизу, на круглом столике. Столик был белоснежным, а телефонный аппарат – угольно-черным.
- Целители должны были бы заметить неладное. Допустим, Джонни прав, и у Хендриксона отклонения вполне вписываются в границы нормы. Медосмотры проводятся, верно, но быстро и никто особо глубоко не лезет. Ранений, чтобы угодить в госпиталь, у него не было. А штатные целители и без того загружены, чтобы искать неизвестную болезнь у одного из сотен рядовых агентов.
Она провела пальцем по краю столика, однако на болезненно яркой белизне не осталось следа.
- Но ведь миссис Эшби попала к лучшим.
Лука чуть склонил голову.
- Ее должны были исследовать от и до, - сказал он.
Кресел было два, но второе стояло в тени, в арке, и слишком уж далеко, что от телефонного столика, что от Луки.
- Именно. И в данном случае на аномалию, если бы она была, обратили бы внимание.
- Может, и обратили.
- Думаешь?
- Эшби не скрывал, что он много денег в больницу ввалил. И в одну, и в другую, - Лука потянулся так, что кости захрустели. – А значит, там его любили. И пошли бы навстречу, коль возникла бы нужда.
