В отличие от прочих, кого на кухню не пускали, ма Спок испытывала к парню явную симпатию. И выражалась она в круглых пухлых булках и свежем молоке. От молока Лука и сам бы не отказался, да и вообще поесть бы стоило. Он плохо переносил голод.
- Или скрылся. Или вляпался.
В обоих случаях найти Эшби стоило бы.
- А егеря?
Милдред задумчиво разбирала очередную коробку со снимками.
- Говорят, что в пещерах нет. Но… - егерям Лука не верил. У них была своя, какая-то на редкость странная логика, в которой жизнь драконов была важнее человеческой. И Лука крепко подозревал, что, окажись Эшби убийцей, они расстроятся. Но отнюдь не самому этому факту, а тому, что оный факт стал достоянием гласности.
- Есть что интересное? – он в очередной, может, сотый, а может, и тысячный раз обошел комнату, которая была слишком мала для двоих, и остановился за спиной женщины. Вот она повела плечами. Вот коснулась шеи. Красные ногти выделялись на ней каплями крови.
Нехорошее ощущение.
Тревожное.
И Лука трясет головой, пытаясь отделаться.
- Не знаю. Смотри… мисс Уильямс. А это Станислав Эшби.
И розовый куст. Снимок черно-белый, сделан издалека, но любому, кто взглянет, очевидно, что эта пара неравнодушна друг к другу. Они стоят, зацепившись взглядами, касаясь друг друга кончиками пальцев, словно боясь расстаться и не имея сил удержаться рядом.
Выражение лиц.
И розы.
Треклятые алые розы.
- И вот снова… и опять… - Милдред выкладывала цепочку фотографий. – И еще…
Прогулка.
И вновь, слишком близко, чтобы эта близость была случайной, и в то же время не касаясь друг друга. Полуоборот.
Улыбка.
Слово, которое было произнесено, но на пленку не попало.
- А вот здесь только она…
И еще одна цепочка снимков. Мисс Уильямс поливает розы. И стрижет. Прижимает руку ко лбу. Перчатка огромна и заслоняет лицо, но в самой ее фигуре есть что-то этакое, заставляющее задержаться на ней.
Она курит, облокотившись на забор, а взгляд устремлен куда-то вдаль.
И сидит на ступеньках школы с раскрытой книгой.
Что-то объясняет стайке парнишек. И явно отчитывает хмурую девчонку, в которой Лука не сразу узнал Уну. Она льет воду на разбитое колено.
И куда-то спешит.
Она с ружьем. И в мужском костюме.
- Как-то…
- Многовато, правда? – Милдред продолжала выкладывать цепочку из снимков. Украденные кадры чужой жизни. А ведь определенно мисс Уильямс не знала, что ее фотографируют.
- А парень что говорит?
- Еще не спрашивала. Он… не знает, что привезли все снимки.
- То есть?
- Я попросила его дать фотографии, - Милдред положила очередную мисс Уильямс, ту, что сидела в баре, закинув ногу за ногу и вид имела весьма неподобающий для школьной учительницы. – И он привез. Два ящика. Вон там. В них нет ничего интересного. Обычная жизнь обычного города. И пейзажи. Пустыню он снимает красиво.
А вот это лицо искажено гневом и кажется почти уродливым. Открытый рот, вывернутые губы. Морщины на носу.
Надо же, мисс Уильямс способна кричать.
- И я попросила Аштона, чтобы отправил кого-то… изъять.
- А ордер?
- Боумен сказал, что будет и ордер.
- Звонила?
- Да, - она убрала волосы со лба. – Не злись. Я хочу его понять.
- Так?
- Да. Все люди говорят о себе. Кто-то словами, кто-то действиями. Или вот… снимками. Деккер определенно был ею одержим.
Хрупкой блондинкой, которая не утратила своей привлекательности и годы спустя.
- И не только он, видишь?
Очередной снимок, где Станислав Эшби все-таки решился обнять школьную учительницу, а она прильнула к нему всем телом. И эти двое казались единым.
- Если говорить отстраненно, то мы имеем модель, в которой Станислав Эшби занял роль отца. Но ведь оставалась еще мать. У Клайва она была одержима религией, у Деккера пила безбожно. И явно не подходила на роль матери.
- В отличие от мисс Уильямс?
- Именно. Возможно, он перенял эту одержимость, – она смотрела снизу вверх. – Такое вот… наследство.
- Надо поговорить с парнем.
- Надо, чтобы Джонни на них взглянул, - снимков становилось слишком много. Они грозили заполонить всю комнату. – Я думала над тем, что он сказал. Про болезнь. Если предположить, что знаменитое проклятье Эшби – это именно болезнь, которая каким-то образом поражает женщин… и детей? Возможно, что детей. Именно через… семенную жидкость.
Милдред очаровательно покраснела.
- Что заболевает и мать, и плод… хотя, конечно, не сходится. Матушка нашего Хендриксона умерла в весьма почтенном возрасте.
- От чего?
Она потянулась и подвинула к себе тощую папку, судя по всему с личным делом. Луке тоже почитать стоило бы, хотя, конечно, вряд ли там найдется что-то и вправду важное.
Пропустили же.
И блок в мозгах, и болячку эту.
У Луки засвербело между лопатками. А если… про болячку он пока только Боумену доложился. Пусть у него голова болит.
Спину Лука поскреб. Тишком.
- Что, страшно?
- Страшно, - он сел рядом. На полу неудобно. Жестковато. Хотя крепкий и не треснет под его, Луки, весом. – Если помрешь, то и хрен бы с ним. Рано или поздно все. А так, как эта… чтоб живой, но ни ногой, ни рукой. У меня приятель имелся. Как приятель. Знакомый. Так-то друзей немного…
Она смотрела. И слушала.
Редко какая женщина умеет слушать. Казалось бы, что тут сложного? Сиди и помалкивай, а вот тоже… Милли еще злилась, что он нормально рассказать был не способен, хотя Лука старался. Честно старался. А не выходило.
- Ему в одной драке спину перешибли. И так, что лучшие целители только и могли, что руками разводить. Мол, не лечится. Он в коляске потом… ноги выхудли. Сам злой стал. На всех обижался. И пил. Я бы тоже пил. Если бы так. И злой был. Но сейчас думаю, что ему еще повезло. Эта девушка, она и пить-то не могла, да… не хочу даже думать о таком.
- Джонни тебя смотрел.
Как и Милдред. И прочих, и сиделок в том числе. Будь болячка заразной, сиделки точно попали бы, но нет. Миссис Фильчер тоже была чиста. И значит, это не заразно, беспокоиться не о чем.
Вот только и шея уже чесалась.
И ноги.
И даже пятки.
- Это нервное, - Милдред дотянулась и погладила Луку, утешая. Даже стыдно стало, что его, этакого бугая, утешать надобно.
