- А не плевать, что скажут?
Конечно, плевать. Мою репутацию мужиком в доме не испортишь, но ведь…
- Не знаю, - Томас смотрел на меня. – Мне плевать. Но ты…
- И мне тем более.
Нет, я его все-таки поцелую. Потом. Когда доберусь до ванной комнаты и зубного порошка, того самого, который делает дыхание легким. Я бы вот и сейчас, но он же увяжется, а объясняться как-то и неудобно даже.
- Знаешь, мне всегда хотелось потрогать твои волосы, - он подвинулся ближе.
Терпеть не могу, когда к волосам лезут.
Билли вот норовил ухватить, но… я перекинула косу.
- Трогай.
Потерплю.
Он ведь драть не станет. И Томас протянул руку, провел осторожно, точно боялся, что эта коса того и гляди отвалится. И выражение лица такое, задумчивое-презадумчивое. С чего бы? Волосы – просто волосы. Потянул за веревку.
- Я потом заплету.
Ага.
Заплетет. Я себе это представила. И фыркнула.
- Постараюсь, - кажется, Томас слегка покраснел.
- Развязывай уже…
Переплести давно пора было бы. И помыть тоже. Волосы вечно набирают всякие запахи, порой не из самых приятных. Томас старался быть аккуратным.
Он разбирал косу. И расчесывал пальцами пряди. Вытаскивал амулеты, которые устраивал тут же, на подлокотнике кресла. Этот серебряный бубенчик я, помню, купила в соседнем городке, в той лавке, где туристам продавали остатки драконьей шкуры и прочую ерунду. Бубенчик лежал в ящиках распродажи, но стоило взять, как оказалось, что попал он туда случайно и стоит не десять центов, а два бакса.
Хозяин был еще тем жлобом.
Но Дерри сказал, что тогда и шкура драконья других денег стоить будет. Для него. И бубенчик достался мне. А вот кривоватую рыбку Дерри из зуба вырезал. Деревянный дракон – от Гевина.
Странно.
Мне не неприятно. Напротив, прикосновения Томаса успокаивают, почти убаюкивают. И сидеть тепло. И молчать уютно. И волосы мои текут сквозь его пальцы черной водой.
- Мне казалось, они жесткие, - он осторожно вытянул ленту, на которой висел крохотный камень. Его я нашла в пещерах. Не знаю, что за он, но красивый.
Переливается.
И драконы одобрили.
- А они мягкие, как шелк… преступление такие прятать. Ты должна ходить с распущенными.
- Ага… чтоб кто из молодняка в них устроился? У первогодок инстинкт, они норовят забраться повыше. Раньше только так и получалось выжить, зацепиться за взрослого дракона.
- Но ты же не всегда в горах.
- Почти всегда.
- Почему?
Не знаю. Не то, чтобы там работы много… нет, много, конечно, но не настолько, чтобы совсем не спускаться в город.
- Наверное, там спокойно. Что бы ни происходило внизу, там спокойно. И ничего никогда не меняется. Когда Вихо не стало, мне дали отпуск. Я уехала и повстречала Билли…
Мне ведь тоже захотелось вдруг той жизни, которую все вокруг называли нормальной.
Чтобы муж.
Дом.
И ужины вместе. Чтобы на звезды смотреть или хотя бы гулять по городу, как Ник и Зои. Сидеть в кафе с подружкой К матушке заглядывать, убедить ее, что я не совсем и пропащая. А вышло…
- Потом я поняла, что в горы Билли не сунется. И сделает вид, будто верит, что я занята. Главное, чтобы деньги приносила. А я приносила. И он ездил сам продавать. Приезжал обдолбанный и без денег. Смотреть на это радость небольшая, да… потом и он ушел. То есть, я думала, что ушел. И порадовалась. Да. Но смысла возвращаться домой совсем не стало.
Как объяснить, что чувствуешь, когда в доме пустота. И нет повода для тревоги, но все равно беспокойно. И беспокойство это заставляет ходить из комнаты в комнату, и на кухню тоже, и с кухни. И обратно. Когда книги больше не радуют. И всех занятий, сидеть у окна и пялится на пустыню, отсчитывая время до заката. А потом проваливаешься в сон, который тоже сам по себе пуст.
Это можно объяснить.
Но я не хотела. Как-то жалко выглядело, получалось, что мне и так плохо, и этак нехорошо, а что мне нужно, я и сама не знаю.
Драконий рев разорвал тишину.
И мне подумалось, что скоро и вправду все закончится.
- Надо уходить, - я сползла со стула и вцепилась в руку. – Предупреди своих…
Его голос вплелся в гул ветра.
Буря все-таки пришла. За драконом ли, за нами, не так уж важно. С каким-то пугающим саму себя спокойствием я поняла, что будет дальше. И не удивилась, когда дом содрогнулся от удара. И пусть защита выдержала первую волну драконьего огня, надолго ее не хватит.
- Надо уходить, - я облизала пересохшие губы. – Или хотя бы в подвалы спуститься.
Томас молча подхватил меня на руки.
Снова.
Милдред беспокойно кружила по комнате. Она то и дело останавливалась, прижимала руки к вискам, отпускала, опускала плечи, будто разочарованная в себе самой. И продолжала прерванный путь. От золотистого диванчика с резными ножками к окну. От окна к столу. От стола к шкафу. И по ковру, разрисованному желтыми и белыми треугольниками.
- Что-то не так. Неправильно.
- Все неправильно, - Лука не мешал. Кому-то и вправду на ходу думается легче.
А что неправильно…
Ник Эшби словно сквозь землю провалился. И маги вновь разводили руками, мол, никак невозможно найти, даже по крови, даже рядом с источником.
Нестабильное поле.
Драконы, чтоб их.
И проклятый хозяин, с которого станется уйти в горы на пару месяцев, а то и лет. И мучат сомнения, не слишком ли беспечен был Лука, позволив Эшби оставаться на свободе. Адвокаты адвокатами, но всегда можно сыграть в самодура.
Поздно.
- Станислав Эшби… пусть не примерный семьянин, но детей любил… и заразил супругу неизвестной болезнью, чтобы получить наследника. Он определенно знал, что делает. И как врач должен был бы интересоваться развитием этой болезни.
Она остановилась.
- А есть портреты?
- Чьи?
- В старых семьях любят писать портреты. Или снимки делать, но снимков тех, кто был до Лукреции Эшби я не нашла. А портреты должны быть. Где?
И сама себе ответила.
- Кажется, Уна упоминала, что их перенесли после ремонта. Идем.
- Сейчас?
Ночь на дворе. Тьма расползлась и ветер завывает, что стая койотов. И если Николас Эшби где-то там, то Лука ему не завидует. Впрочем, и здесь неспокойно.
Нехорошее ощущение.
