Она зажмурилась.
И улыбнулась.
Ненормальная. Но дом Лука купит. И сковородки с пылесосом. Просто Милли говорила, что не бывает нормального дома без сковородок. А ему хочется, чтобы если не нормальный, то почти, чтобы… может, когда-нибудь потом, очень потом, эта женщина и согласиться…
- Если ты меня поцелуешь, - Милдред не стала открывать глаз, - то я и сейчас соглашусь.
Лука хмыкнул.
- И вот на это тоже… и на то… нет, белое платье в мои-то годы просто нелепо. Давай как-нибудь без платья…
Стоило признать, что и от древних артефактов порой изрядная польза бывает.
Глава 34
Томас понял, что сейчас умрет.
Человеку не победить дракона. Дракон огромен. И дышит огнем. У него желтые глаза, в которых читалась тоска. А еще он не смеет ослушаться того, кто связал его волю.
- Да сожри ты его уже, - велели зверю.
И тот хотел бы устоять.
Он не ел людей.
Он людям верил.
Знал, что происходит, но все равно верил. Он был достаточно стар, чтобы понимать: люди, как и драконы, бывают разными.
- Нет, - Томас коснулся костяного клюва, которым оканчивалась морда. – Он не будет.
- Будет…
- Нет.
Надо просто смотреть в желтые, словно жидкий янтарь, глаза. И говорить. Обо всем. О том, что было и о том, что будет… Томас найдет способ открыть источник. И драконам не придется больше ждать воды, без которой у молодняка не раскрываются крылья, а яйца остаются камнями.
Он не знает, как именно это сделает, но…
Он заставит их.
Обратится в прессу… прессы все бояться, тем более те, кто трясется за честь рода и имена. У драконов имен нет, им они и не нужны, люди – другое дело. Цепляются за прошлое, принося ему в жертву настоящее, и ладно бы только свое.
Дракон дохнул.
Горячий воздух закружился, замерцал искрами, а тяжелая голова повернулась к Гевину. Опустились крылья, и протяжный рык наполнил пещеру до краев. От этого голоса заломило виски и из носа поползла нитка крови, которую Томас смахнул рукой.
- Надо же, сильный ублюдок, - кровь шла и из носа Гевина. Но он не стал вытирать, подобрался, отступая к пещере. – Но я все равно сильнее… я… меня они знают лучше… меня послушают…
Драконий хвост – тот же хлыст, только больше.
Мощней.
И человеческое тело хрустнуло, складываясь пополам. Оно ударилось о стену, приклеившись к ней, а в следующее мгновенье рухнуло на камни, чтобы исчезнуть под драконьей лапой.
- Знаешь, - Томас почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. – Я не хочу об этом помнить.
Драконы умеют петь.
Низко.
И высоко. От их голосов камни дрожат, осыпаясь мелкой крошкой, но это пение по-своему красиво. Оно убаюкивает.
Успокаивает.
В нем слышится обещание рассвета, который в очередной раз изменит все, и как знать, к лучшему или нет… и если так, то в прошлом останется Сапфира.
И тот, другой, безымянный дракон.
Окаменевшие кости в пещере, к которой я не найду дороги, даже если захочу. Лютый. И кровь на кончике его хвоста. Гранит, положивший голову на крыло. Он смотрел на меня кротко, и пел… все пели… кроме Злюки, которая не дышала.
Я знала, что это к лучшему.
Ее не примут в гнездо, а сама по себе… это сложно – вырастить дракона, и наверное, Гевин что-то такое знал, если у него получилось. Институтские были бы рады такому опыту.
А я… я гладила затихшее тельце. Я оставлю ее здесь, под теплым мхом, и буду надеяться, что когда-нибудь потом она вернется. Это люди могут думать, будто у драконов нет души. Но я-то знаю, что все они возвращаются. И когда Лютый опустил морду, я заглянула ему в глаза и сказала:
- Спасибо.
Он понял.
И улыбнулся. Драконы… они не как люди. Они лучше. И когда меня обняли, а Лютый улыбнулся так широко, что стали видны задние желтые зубы, я подумала, что и знают они куда больше людей.
Или думают, что знают.
Пускай.
- Нам бы Ника отыскать, - сказала я, опираясь на человека, которого скоро не станет в моей жизни. Вряд ли он и вправду вернется. А если и так, то… не уверена, что я готова впустить кого-то в свою жизнь.
- Отыщем.
- И выбраться.
- Выберемся, - он поцеловал меня в макушку. – Попросим драконов, они помогут…
Помогут.
Драконы, они такие…
Ника нашли.
И в городе стало людно. Как-то слишком уж людно, будто весь мир, который до этого дня благоразумно держался в стороне, вспомнил-таки о нашей дыре.
Людям было любопытно.
И тем, что представившись репортерами, искали встречи. Они сновали по Долькрику, словно крысы, наглые, бесцеремонные, готовые вцепиться в любого, кто показался им хоть сколько бы любопытен. Они совали под нос диктофоны.
Требовали подробностей.
Норовили забраться в мой дом, окружить. И когда я посылала их лесом, лишь скалились и предлагали деньги. Много денег. Кто в здравом уме откажется от денег? И от сомнительной славы. Всего-то и надо, дать интервью.
Рассказать о том, каким был этот город…
Таким, каким уже не будет. Я это понимала. Я сбегала от людей и репортеров, пряталась в скалах, ибо только драконы казались мне надежной защитой, но и они в последние дни сделались беспокойны. Молодняк то и дело поднимался над морем, кружил. Старики выползали на берег, растягивали полотнища крыльев и, раззявив пасти, грелись на осеннем солнце.
Я устраивалась рядом.
Здесь, на берегу, все равно было не в пример спокойней. И если кто мог найти, то Томас. Первым его услышал Гранит и заурчал, приподнял крыло, под которым я укрывалась от ветра. Тонкая шея его развернулась, щелкнул по камням хвост.
- Слышу, - проворчала я.
Под крылом было тепло. Драконы вообще горячие. И надежные. И… ни один идиот в здравом уме не сунется. По первости, конечно, пробовали, но хватило одного предупреждающего рыка, чтобы до самых тупых дошло – драконы понятия не имеют, что такое первая поправка[1].
- Прячешься?
Томас не изменился.
Внешне.
Разве что ветер волосы растрепал, да костюм исчез, сменившись обычными джинсами да курткой.
- Прячусь, - я перекинула косу через плечо. – А ты?
- А у меня не получится. Я пока на службе.
- Пока?
