— Вну́чек! — раздался надтреснутый старушечий возглас, принадлежащий бабушке Розе. — Вернулся!
Я быстро распахнул кованую калитку, устремившись к бабуле, которая, по своей старой привычке встала еще затемно, чтобы встретить зарю. По щекам моим текли слёзы, но я даже не старался их сдерживать. Сколько раз я представлял себе, как вернусь домой. Как пройду от калитки до дома с гордо поднятой головой, тогда как отец будет стоять на крыльце, и глаза его будут блестеть от слёз. И во взгляде его будет светиться понимание, что он был не прав в той нашей ссоре. А сейчас всё это оказалось таким неважным. Мои родные здесь, рядом. Живы и здоровы. Бабушка Роза прижимает меня к себе, а я осторожно, словно боясь поломать, обнимаю её в ответ. И она плачет, и я уже рыдаю, а она, как в детстве, стирает мои слёзы вышитым платочком.
— Олаф, ты, никак, невестушку себе нашёл? — внезапно бабушка отстраняется и смотрит на Далию, зашедшую следом за мной и Лопухом. Последний усиленно трётся о бабулины ноги, очевидно, решив, что так у него появится больше шансов быть накормленным. Я закатываю глаза. Сейчас Далия расскажет бабушке Розе, какую я «невестушку» привёл под отчий кров.
— Я Далия, невеста Олафа, — вдруг произносит та, которую я отказываюсь понимать, и бабушка обнимает её, не переставая плакать.
Лопух качает головой, я же привыкаю к новому статусу, которым меня наградили настолько неожиданно, что я даже не знаю, рад я больше или ошарашен. Ладно. Двум женитьбам не бывать, а одной не миновать, решаю я и направляюсь к дому. Поудивляться ещё успею. И не раз.
Никогда не придавал значения запаху родного дома. Например, в кухне всегда пахло бабушкиной стряпнёй — пирожками, ягодным компотом и квасцом. В кабинете отца витали ароматы старой бумаги — он коллекционировал рецепты — полироли для оружия и табака. Их с мамой спальня всегда была пропитана запахом свежих цветов. А в небольшом зимнем зале нашего дома я втягивал носом запах дымка от камина и специй для медовой браги. Всё это казалось обычным и привычным. И только сегодня, вернувшись из своего побега — будем именовать его именно так — я понял, как много значит для меня запах родного дома.
Нас приветили как самых дорогих гостей. Отец, вышедший на крыльцо, чтобы посмотреть, кто шумит во дворе, вдруг разрыдался, кинулся ко мне и крепко обнял, стискивая так крепко, что я думал — ещё немного, и я испущу дух. Благоразумно не заводя бесед о том, что стало поводом для моих двухлетних скитаний, я обнял отца в ответ, чувствуя себя абсолютно счастливым. Что толку в который раз проявлять свою гордость, если здесь и сейчас ты обрёл то, что является для тебя самым важным?
— Идём же, сынок. Матушка прихворала, но…
Он не договорил, а я почувствовал в груди леденящий страх. Моя мама болела, возможно, причиной её хвори был именно непутёвый сын, а я в это время бродил неясно где, придерживаясь одному мне понятных целей. Хотя, если уж так разобраться, цели были неясны даже мне. Высвободившись из отцовых объятий, я быстрым шагом направился к дому, взбежал на крыльцо и помчался к родительской спальне.
В небольшой кухне, выходящей на крытую ярким навесом террасу, хлопотали бабушка с Далией. Отца слышно не было. Стоило мне упасть в объятья матери, которая, при моём появлении как-то тонко вскрикнула и попыталась подняться на постели, папа вышел, стирая с лица безостановочно бегущие слёзы. А я понял, что если и жил внутри меня страх быть пойманным королевской стражей, он исчез, и теперь в груди есть лишь восторг от возвращения домой. И сожаление, что я не сделал этого раньше и заставил страдать не только себя, но и самых дорогих мне людей.
— Вот и славно, сын. Вот и славно, Олаф, — без устали повторяла матушка, прижимая меня к себе хрупкими руками. Она постарела разом лет на десять, что лишь укрепило меня в мысли о том, какой я был дурак. Я плакал, не сдерживаясь, мама вторила мне, и не было счастливее нас орков на свете. И коли предстояло мне вскоре принять наказание за свершённое во дворце, я знал, что теперь умру полностью счастливым.
От двери раздалось лёгкое покашливание, и я выпростался из объятий матери и попытался незаметно отереть лицо рукавом, чтобы не предстать перед Далией — а кашляла именно она — нюней и плаксой.
— Здравствуйте, я Далия, — поздоровалась она, подходя к постели матушки и махнув рукой, чтобы я встал и отошёл. И не успел я возмутиться, как девица устроилась на кровати, взяла мамины пальцы в свою ладонь и улыбнулась. — Олаф вам наверняка обо мне не рассказывал. Я его невеста.
При упоминании того, что пред нею предстала будущая жена её сына, матушка бросила на меня быстрый взгляд, в котором сквозила неподдельная радость, и принялась во все глаза рассматривать Далию. Интересно, о чём думает моя «невеста», когда нагромождает одну ложь на другую? Явно не о том, что почувствуют мои родные, когда узнают, что старина-Олаф вовсе не обрёл девицу, которая вскоре войдёт под сень его родного дома и станет хранить их семейный очаг.
— Он не успел, — вступилась за меня матушка. — Но ведь успеет же, да?
Мама бросила на меня обеспокоенный взгляд, и я едва не решил тут же заверить её, что никуда теперь не уйду. Хотя, это и было очень глупо.
— Я и сама успею, — всё так же улыбаясь, ответила за меня Далия, кивая на дверь, чтобы я вышел. — Пусть Олаф к отцу идёт, а мы с вами немного посекретничаем.
Посекретничают они… От таких вот женских секретов и случаются все мужские проблемы, с которыми разбираться потом, естественно, мне. Я покачал головой и сложил руки на груди, давая понять, что не собираюсь идти на поводу у их женского новообразовавшегося дуэта. Но матушка, так же, как и Далия, указала мне взглядом на дверь, и я чертыхнулся, направляясь к выходу из комнаты. Похоже, нам с отцом предстояло продумывать оборонительный план.
Я сидел за столом, угощаясь брагой и разными яствами, которые бабуля подкладывала мне в тарелку с удивительной для её лет прытью. Сказать отцу о том, что мы задержимся не долее чем на день, у меня не поднимался язык. В голове то и дело возникали мысли о том, чтобы остаться в Элеборне, но я гнал их прочь. Во-первых, в нашей с Далией и Лопухом помощи нуждалась Маша. Во-вторых, если где нас и отыщут стражники короля, которые рано или поздно нападут на след всех, кто бежал из дворца, так это в моём родном доме. Это обстоятельство, кстати, волновало меня больше других. Что будет с отцом, матушкой и бабушкой Розой, когда гвардейцы прибудут наказать всех виновных? Об этом было страшно подумать.
Отец, без устали рассказывающий о том, какой урожай собрал за прошлый год и сколько бочек браги наварил, неожиданно остановился, внимательно посмотрел на меня и серьёзно проговорил:
— А ведь ты был прав, сынок. По поводу Бороса. Прав, как пить дать…
Я поморщился от воспоминаний о нашей последней ссоре и попытался скрыть замешательство за очередным глотком браги. Она хмелила вместе с восторгом от пребывания под крышей отчего дома, потому думать о короле, разногласиях с отцом и о том, кто был прав или виноват — не хотелось.
