– Видела бы ты мою комнату! – усмехнулся он. – Восемь метров, как тебе? Влезла кровать, маленький шкаф и табуретка. Классно, да? Все во благо советскому человеку. А занимаюсь я на подоконнике! И ничего, привык! Зато не коммуналка, свой сортир и своя ванна.
– Перестань, – перебила Лена. – Ты меня что, утешаешь?
Туров смущенно пожал плечом.
Потом они пили чай с булочками, которые испекла домработница Даша, а после чая, быстро собравшись, ушли. Убежали.
Лыжниковых он больше не видел. Да и слава богу. Непросто с ними. Да и его они, кажется, не заметили – он был уверен: завтра столкнутся носом, и они его не узнают. Да что ему до них? Подумаешь, академики! Ему на них по большому счету плевать. Его интересует один человек на земле – Лена.
Выйдя из подъезда, она спросила:
– Ну что, на дачу?
И у Турова от радости заколотилось сердце. Кивнув, он схватил ее за руку, и они поехали на вокзал.
В электричке Лена молчала. Он немного обиделся – как так, столько не виделись, а она… Ни слова про свою Палангу, ни слова про его Астрахань. Что делать – Ленка есть Ленка. Только когда придет этот чертов поезд на станцию Снегири! Ползет как черепаха.
Но вот станция Снегири, и знакомая дорожка к даче, они почти бегут, а она смеется:
– Боишься опоздать?
– Боюсь. А ты – нет?
Ключ все там же, под старым и пыльным ковриком, те же шаткие ступеньки, та же дверь и та же веранда, те же запахи – пыли, немного сырости, сухих трав, книг и обгоревших дров. Лена распахивает окно, и в комнату влетает свежий вечерний душистый ветерок.
Свет они не зажигают – зачем им свет, они все знают на ощупь. Он обнимает ее и наконец целует по-настоящему.
Бежевый диван, ставший родным. Подушка в синих лилиях, плед в желтую клетку. Поет какая-то поздняя птица – не поет, плачет. Становится зябковато, и Лена, поеживаясь, решительно закрывает окно.
Туров смотрит на ее силуэт у окна, такой родной и знакомый и еще невозможно любимый, и у него почему-то начинает щипать в носу. И почему, странно? Ведь все хорошо! Так хорошо, что сложно поверить. Она рядом, горячая и смелая, она шепчет ему такое, что он боится забыть и поэтому повторяет сто раз про себя.
Она обнимает его за шею, гладит по плечам и животу, целует его под мышку, а он, замирая от счастья, боится, что там, под мышкой, не очень…
Она забрасывает ноги на спинку кровати, свои невозможные ноги, изящные, тонкие, красивые, правильные – с тонкой щиколоткой, длинной красивой икрой и узкими бедрами.
Ее волосы пахнут цветочным шампунем – как странно! Она только с поезда, в душе не была, а пахнет, как летний луг в Подмосковье!
Ее тонкие пальцы бегут по его груди:
– О, какие у нас мышцы! Я не припомню – они были или это что-то новенькое?
– Были, – обиженно бурчит он, – короткая же у вас, однако, память, мадемуазель!
Врет – накачал их за пару недель. Потом она начинает зевать и засыпает. А он лежит замерев, не шевелясь, боясь разбудить ее, потревожить. Пусть выспится, она с поезда, она устала. А скажет он ей все потом. После сна. Ему есть, что ей сказать. И сегодня он обязательно скажет – он так решил. Может, и рано, и глупо. Да, точно глупо. Но раз уж решил, то скажет. Смелости у него хватит, он очень надеется.
Да и к чему ждать? И так все понятно – это любовь. А значит, им надо быть вместе. Навеки. Навсегда. Все остальное исключается.
Туров не заметил, как закемарил, и проснулся от того, что уловил запах кофе. Глубоко вдохнув, не открывая глаз, он улыбнулся и сладко потянулся. Как прекрасна жизнь! Как необыкновенно, волшебно прекрасна!
Они пили кофе и растапливали камин, и жарили на огне черный хлеб, и это было вкуснее самых редких деликатесов. Да все рядом с Леной было божественным – и старый, приютивший их дом, свидетель их ласк и любви, и эти знакомые запахи – чуть прелого белья, сухих букетов, дерева, кофе и ее духов – горьковатых и острых, таких он раньше не знал.
Он стоял у окна и смотрел на темные деревья, очертания леса вдалеке, старые качели, скрипящие от ветра, на песочницу под березой, почти сгнившую, почерневшую. Интересно, чья она – Ленкина или ее отца?
Выплывшая из облаков луна на мгновения осветила сад, лес за забором, качели и старый сарай в углу участка.
«Как странно, – думал Туров. – Я счастлив, но почему на душе такая тревога? И почему такая печаль? Я боюсь этого разговора? Да, боюсь. И все-таки счастья больше, чем тревог и печали… Тогда – почему?»
Он обернулся – Лена лежала на диване, укрытая пледом до подбородка. Замерзла? Немного.
Камин, как всегда, разгорался плохо, а уж тепла от него ждать и вовсе не приходилось. «Надо прибавить огонь в АГВ, – подумал он и повел плечами. – Действительно зябко. Как странно – на дворе август, а я замерзаю». Он лег на диван и обнял ее. Вздрогнув, она сильнее прижалась к нему.
– Лен, послушай, – голос был хриплым, дрожащим, – нам надо поговорить.
Зевнув, кивнула:
– Валяй!
Он обнял ее за плечи и услышал стук своего сердца – ого! Пульс, наверное, больше ста. Она уткнулась ему под мышку.
– Эй, не спи! – попросил он и, пытаясь унять дрожь в руках, повторил: – Слышишь, не спи!
– Да не сплю я, – недовольно буркнула Лена. – Ну? Начинай! Что там у тебя?
– У нас, – ответил он. – У нас, Лен. В общем… – Он набрал побольше воздуха и громко выдохнул: – В общем, Ленка… Выходи за меня замуж. – И тут же замер от ужаса.
Она молчала. Ему показалось, что прошла вечность. Да нет, пара минут. От силы пара минут. Привстав на локте, посмотрела на него – внимательно, словно увидела впервые:
– Ты что, Тур? Серьезно?
– А ты сомневаешься? – Голос предательски дрожал, от хрипа переходя на натуральный сип.
Лена откинулась на подушку и… рассмеялась.
– Замуж? Ох, господи, Леша! А для чего, ты можешь мне объяснить? Какой же ты… маленький, Леша!
– Маленький? – обиделся он. – Ну думай как хочешь! Для чего? – переспросил он. – Для чего люди женятся? Для чего создают семью? Ну если тебе неизвестно, я готов объяснить. Замуж выходят и женятся, Лена, – продолжил он нарочито назидательным тоном, – люди, которые любят друг друга. Которым хорошо вместе. Которые не представляют жизни друг без друга. Которые… О господи! Хотят иметь совместных детей! Которые…
– Хватит, Тур! – оборвала она. – Ну что ты со мной, как со слабоумной? Я в принципе, Леша, догадываюсь. Только…
– Что – только? – перебил он ее. Сердце выпрыгивало из груди.
– Знаешь, – после паузы отозвалсь она, – я тебе расскажу одну историю. Наберись терпения, ладно?
Лена выпросталась из его объятий и потянулась за сигаретой. Устроившись поудобнее, со вкусом втянула табачный дым.
