Знаешь, я всю жизнь буду помнить его взгляд – сначала недоуменный. Потом растерянный. А потом злой. А я кручусь у него под ногами, и мне почему-то страшно весело! Он меня к себе притянул: «Это тебе, Саша, мама сказала?» Ну я, наивная, киваю: «Ага!» Что понимает пятилетний ребенок? Отец вскочил и на кухню, а оттуда материнские причитания. В общем, минут через десять хлопнула входная дверь – ушел. Обиделся.
А мамаша слезами залилась и на меня напустилась: «Какая ты дура, Саша! Какая бестолковая! Зачем ты это сказала? Ну зачем? Видишь, теперь папа обиделся и больше к нам не придет!» «Никогда? – дрожа от ужаса, спросила я. – Совсем никогда? И даже на мой день рождения?» «Конечно, никогда! И даже на твой день рождения! Сама виновата – язык без костей! Больше не будет у тебя, Сашенька, папы!»
Можешь представить, что со мной было. Ночью мне снились кошмары: бабушкины похороны, гроб посредине комнаты и бабушкина рука: «Саша, девочка, ложись со мной рядом!»
Страшное дело чувство вины, – вздохнула Саша. – Все, Катька, не туда мы с тобой углубились, подруга, не в ту степь. Все давно быльем поросло, глупо вспоминать! Да и вообще… Если честно, я всю жизнь старалась об этом забыть. Спать! Завтра в восемь подъем.
На завтра было запланировано Мертвое море. А по дороге – Кумранские пещеры.
Мертвое море Саша не любила – не купание, а сплошная мука. Что это за море, в котором нельзя поплавать? Нет, лечебные свойства Мертвого моря никто не отрицал, но как удовольствие Саша его не рассматривала. Тем более что есть Средиземное и Красное!
Но показать Катерине эту диковину надо.
Думала, что уснет, как только положит голову на подушку. Как же – накрыло так, что не уснуть.
Накатывало волнами, захлестывало – ей казалось, что сейчас она задохнется. Бросало то в жар, то в холод. Саша сбрасывала одеяло, вытирала майкой липкий пот, вскакивала, выходила на балкон, долго пила на кухне воду и снова выходила на балкон, пыталась унять дрожь в руках, отвлечься. Открыла журнал, но буквы прыгали, как блохи на собаке, и сосредоточиться не получалось. Зашла в Фейсбук, пробежалась по ленте, не вчитываясь и не особенно вглядываясь в новости и сплетни. Посмотрела на часы – половина пятого. Пить снотворное поздно, через пару часов вставать. Выходит, судьба ей промучиться до подъема. Дело привычное, но с каждым годом это дается все тяжелее. А день придется провести на ногах. Ну куда Катьку понесло: «Помнишь, как мы поехали к твоему отцу в деревню?»
Помнит. Все она помнит. Несмотря на то что добрую – или недобрую – половину всего этого ей хотелось бы забыть навсегда.
«Детская травма», – подумала Саша.
Ну да, термин известный. Был даже момент, когда она решила пойти к психологу. Но не получилось, а потом, как это обычно бывает, закрутилась, да и отпустило на время.
А у кого нет проблем? Все там, за спиной, в наших рюкзаках: страхи, обиды, воспоминания, чувство вины. И ничего, все как-то живут, как-то справляются. Ну и она справлялась. Как умела.
Встала, конечно, с больной головой. Ну да ладно, пройдет. Наспех выпив кофе, поехали. Мимо желтоватых гор, зеленых, буйно цветущих садов кибуцев, мимо бедуинских поселений, кое-как сколоченных шатров, пасущихся баранов, тощих огородиков, важных и надменных верблюдов, бензоколонок, кафешек, обгоняя яркие, в эмблемах, автобусы, набитые туристами. Мимо самостийных рыночков, торгующих финиками, медной посудой, ананасами. Мимо пустыни.
И вот уже древний Кумран: желтый песок, бедные и блеклые цветочки вдоль дороги – пустыня. Парочка сусликов, удивленно смотрящих на незваных гостей, гордый силуэт горного козла, театрально застывшего на склоне горы. И снова Катькино оханье и аханье, удивление и восхищение.
Мертвое море. Катька осторожно попробовала ногой воду. Зашла. Провела рукой, засмеялась. Оглянулась на Сашу:
– Глицерин! Чистый глицерин, обалдеть!
Окунувшись, быстро вернулась.
– Да, не купание в том смысле, как мы привыкли, – верещала она. – Но клево, все равно клево! И, знаешь, пощипывает!
Саша кивнула:
– А на том берегу Иордания.
Катька хлопала глазами:
– Да брось!
– Географию не надо было прогуливать.
Катя кивнула:
– И то правда. Но как вообще такое возможно?
Саша пожала плечами:
– Вот так. Ты же сама говорила, что дальше будет все чудесатее и чудесатее.
Позагорав, перекусили на месте – пита со швармой и кучей салатиков, острых, жгучих, пряных. Арабский кофе, крепкий и сладкий. В маленьком магазинчике Катька выбирала сувениры – фигурки верблюдов, сине-белые керамические пепельницы, медные горшочки для мелочей, брелоки, хамса – в общем, ненужная, но приятная чепуха, без которой не обходится никакая поездка.
Саша ждала ее на улице.
А вечером снова был Иерусалим. Старый город, по которому можно бродить вечно, арабский рынок, кричащий, бьющий в глаза яркими, разноцветными тканями, блестками, фальшивым золотом, душно пахнущий специями и духами, пережаренным маслом, кальянными отдушками, жареными орешками, подтухшими бананами и крепким кофе.
Устало плюхнулись в крошечной арабской кофейне – как отказаться, от запаха кофе кружилась голова.
«Не уснем, – подумала Саша. – А вторую бессонную ночь я точно не выдержу».
Отдохнувшая Катька снова зависала в лавках – разглядывала разноцветные шали и пашмины, шелковые, хлопковые, шерстяные. Просторные галабеи, керамические гранаты – синие, красные, золотистые. Тарелочки и тарелки, держатели для салфеток, серебряные цепочки и колечки, подсвечники, кальяны, бутылочки с оливковым маслом, меноры и распятия.
Любезно предложив Саше стул, пожилой, красивый араб, хозяин лавочки, принес бумажный стаканчик с чаем.
Через час, увешанная пакетами, появилась счастливая и возбужденная Катерина.
Домой не вошли – ввалились. И тут же спать, спать. Без всяких разговоров. Какие там разговоры, языки не ворочались.
Саша уснула моментально – как провалилась. Проснулась от дикой жажды – все понятно, бесконечный кофе, острая шварма, соленые и маринованные овощи. Выпила три стакана воды – кажется, полегчало. Из Катькиной комнаты раздавался вполне мужицкий храп. Саша улыбнулась: «Укатали сивку крутые горки. А завтра опять в дорогу». Назавтра был запланирован Тель-Авив. Тоже нагрузочка.
Саша смотрела в потолок – сон испарился, как не было. Глянула на часы – около трех. Значит, снотворное. Выпила, закрыла глаза и стала караулить сон. Полчаса, не больше – через полчаса снотворное подействует и наступит блаженство.
Но до ожидаемого блаженства было полчаса. А за полчаса можно было многое вспомнить.
Раз в две недели отец оставался с ночевкой. Как ему удавалось выкрутиться – уму непостижимо. Потом поняла – врал, что едет в Быково, к сестре. Верила Зоя, не верила, но прокатывало. Сестра Вера жила в собственном доме, и телефона у нее тогда не было – телефон появился позднее. Отец и Вера дружили. Впервые отец взял Сашу в Быково, когда ей было лет десять. Брат с сестрой были очень похожи – у Веры те же густые, волнистые, темные, с медным отливом волосы – потом этот цвет достанется Галке, Сашиной дочери, – те же карие, с желтинкой глаза, нос с горбинкой и полные, сочные, яркие губы.
