— Думала, не поверю? — смутилась Даша. Как все глупо! Как можно было быть такой дурой!
— Расстраивать не хотела. Нет, какая дрянь! И Ники… — Саша остановилась, вопросительно глядя на Дарью. — Ты ведь не оправдываешь его?
— Нет. — Даша покачала головой. — Нет.
Разговор был прерван цоканьем каблучков по сверкающему полу: молоденькая медсестра подошла и поинтересовалась:
— Кто из вас Дарья Ларская?
— Это я.
— Господина Березина только что прооперировали. Угрозы для жизни нет. Сейчас он в реанимации, и посетителей мы к нему не допустим. Приезжайте завтра с утра.
— Слава Богу! — Сашка стиснула Даше ладонь.
— Я его помощник, нельзя ли… — начал Игнат.
— Нет, нельзя, никому нельзя. Полный покой. Приезжайте завтра, пожалуйста.
Даша сглотнула комок в горле. Слава Богу, с Романом все в порядке. Теперь уж как-нибудь. Ему-то досталось совершенно ни за что: Ники и Инесса заплатили за свою подлость, а она — за свою наивность. И, возможно, счет еще не закрыт. Наверняка не закрыт. Еще долго придется платить.
Глава 43
И вот в доме затихают звуки. Вытянувшись на кровати, укрывшись пушистым пледом и почесывая за ухом Хуфа, совсем распоясавшегося в последнее время, Даша слушала, как заканчивается самый длинный день в ее жизни.
Раньше ей казалось, что бывали и длиннее дни. В детстве вообще они казались громадными и солнечными, но это можно было списать на восприятие ребенка. День, когда Ники сделал ей предложение, тоже был длинным, но не таким. Когда она выходила за него замуж — в церкви, пока смерть не разлучит! — тоже было солнечно и длинно. День, когда он умер в первый раз, показался дольше. И вот теперь Ники снова не стало, а сутки не желали заканчиваться.
День вместил в себя очень много. После того, как Дашу, Игната и Сашку выставили из клиники, ими немедленно занялась милиция. Вернее, занялась в основном Дашей, а остальным было объявлено, что их в свое время вызовут для дачи показаний, ежели того потребуют интересы следствия. Игнат, которому была до скрежета зубовного знакома эта процедура, смирился и отправился в «Дюралекс», загадочно сообщив, что детективы зачастую действуют быстрее милиции.
Милейший капитан Стряпин доставил Дарью в межрайонную прокуратуру и там оставил на попечение следователя Малиненко — унылого субъекта с намечающейся лысинкой. Тот повелел всем выйти и приступил к разговору с Дарьей.
Сашка же, прирулившая следом на джипе, осела в коридоре, считая сонных осенних мух, безнадежно толкавшихся в мутные стекла, и злобно кокетничая с пробегавшими мимо сотрудниками, которые имели несчастье ею заинтересоваться. К тому времени, как Даша, совершенно обессиленная, выпала из кабинета милейшего следователя Малиненко, на счету госпожи Кроль значились уже три рядовых милиционера, два лейтенанта и даже один капитан. Они принесли ей кофе и несколько журналов «Черные дыры в Российском законодательстве», который Сашка читала, хихикая в ладошку, будто «Космополитен».
Дашу отпустили, предупредив, что ей предстоит вызов в межрайонную прокуратуру, и что не следует покидать город в ближайшее время, пока ведется следствие. Дарья и не собиралась его покидать — куда она денется?
Сашка доставила Дашу домой и наотрез отказалась уезжать, потому что предстояло еще множество дел — рассказать все Полине Геннадьевне, к примеру, и позвонить Софье Станиславовне во Владивосток. Первое Саша взяла на себя, а второе легло на Дашины плечи.
И что сказать маме? «Мама, Ники воскрес, а потом сразу умер»? Господи, какой длинный, длинный день.
В конечном итоге, разговор удалось сделать внятным и достаточно коротким, и даже уговорить матушку не брать немедленно билет на самолет.
— Ты справишься?
— Да, мама, я справлюсь.
Это было совсем не то, что в день после первой смерти Ники, когда Дарья ни делать ничего не могла, ни говорить. Сейчас ей просто не хотелось разговаривать, несмотря на попытки Саши вытянуть из нее ответ на банальный вопрос: «Как ты себя чувствуешь?». Даша просто не знала, как она себя чувствует, ее словно тянуло в разные стороны. Она отделывалась общими фразами, потом честно сказала: «Сашка, потом!» — и подруга отстала. Но осталась ночевать, устроившись в соседней комнате на диване.
Даша чесала Хуфа и слушала, как Сашка напевает по телефону Соньке:
Мы гуляли, мы играли
И немножечко устали.
Чтобы сил еще набрать,
Надо нам чуть-чуть поспать.
Уберем игрушки,
Приляжем на подушку.
Ты закроешь глазки,
И приснится сказка…
Даша закрыла глаза, но сказка не спешила сниться: появилось лицо Ники, живое, не жуткий череп из ночных кошмаров, а такое, каким оно было сегодня — растерянное, испуганное, искаженное злобой. Даша вдруг поняла, что не может вспомнить, как выглядел муж, когда улыбался. Встала, включила в комнате свет. Портрет по-прежнему висел на стене, руки сегодня не дошли его убрать.
Дарья стояла перед портретом, глядя Ники прямо в глаза. Лживые глаза, как теперь ей было известно. Он жил с ней и с Инессой одновременно, а любил… кого? Теперь нельзя ответить, потому что у Инессы Даша никогда не спросит, к ней даже подойти противно.
В гостиной бибикнула телефонная трубка — Саша закончила разговор с дочерью.
— Саш! — позвала Дарья, не отрывая взгляда от портрета. Подруга немедленно возникла на пороге.
— Что, не спится? Я же говорила, сначала надо чаю попить.
— Саша, ты не скажешь, что я сошла с ума, если я предложу тебе сейчас выкинуть все барахло Николая — для начала на лоджию, а завтра уже вытащим на помойку?
— Дельное предложение. Давно надо было. В топку это все, в топку!
— Ну, камина у нас нет, так что сжечь барахло не получится. Хотя предложение дельное.
— А я и раньше то же самое предлагала. Я на редкость постоянная девушка.
— Раньше… совесть не позволяла. — Даша дернула со стены портрет — да так, что выдрала вместе с шурупом. Ну и пусть.
…К трем часам ночи великое переселение вещей Ники было завершено, подруги выпили чаю и снова разбрелись по комнатам — на этот раз, чтобы заснуть. Упав на кровать, Даша попыталась понять, что же с ней сейчас происходит. Легче стало, это точно. А все остальное может подождать до завтра. Глаза слипались, и на границе сна и яви уже сверкали сапфировые брекеты. Роман. Как он там?
Этой ночью ей очень не хватало его рук.
Осеннее утро за широким окном было как на открытке: угасающее золото листьев, холодный прозрачный свет, словно в готическом соборе. Медсестра подняла жалюзи, и утро заполнило собою комнату.
