– Вот и хорошо. Сестра-то теперь не сможет…
– Виола очень бы этого хотела, – говорю я.
Он печально улыбается и кивает.
– Я думал, они отложат, раз уж старшая тоже в коме… опять. Но они настаивают, ничего не хотят менять.
Я киваю, как будто зная, о чём речь.
Санитар гладит Нейта по руке.
– Сердце разрывается от одной мысли. Но вы хотя бы сможете его проводить и оплакать.
И вдруг до меня доходит, что этот человек имеет в виду. Нейта отключают от системы жизнеобеспечения.
– Напомните, пожалуйста, на какой день назначена церемония? – интересуюсь я.
– На среду.
Приезжают родители Виолы.
Её отец, Адам, тепло меня обнимает.
– Элис, милая, спасибо, что пришла.
От него исходит аромат мясной подливы и одеколона Old Spice – запах настоящего папы.
Мама Ви рывком, почти сердито заключает меня в объятия. Я понимаю, у неё есть на то веские причины. Почему, интересно, её дети прикованы к больничным кроватям, а другие разгуливают как ни в чём не бывало?
– Мне очень… очень жаль, миссис Миллер, – выдавливаю я.
В последний раз я называла маму Виолы «миссис Миллер», когда мне было года четыре, не больше. Она предпочитает, чтобы её называли Джейн. Но в объятиях чьей бы то ни было доброй мамы в мягком вязаном свитере, легко снова вернуться в детство.
– Ох, Элис, солнышко, как же так? – спрашивает она, и я виновато отвожу глаза.
– Не знаю, меня там не было.
Она подходит к кровати Ви и смотрит на дочь, не утирая струящихся по лицу слёз.
– Она написала, что идёт на «Комик-Кон», – объясняю я. – Я тоже поехала, но опоздала.
– Зачем ей понадобилось на «Комик-Кон»? – спрашивает Джейн. – И как ей только в голову такое взбрело после прошлого раза?
Мне хочется рассказать, что «Танец повешенных» не просто книга, а самый настоящий мир, и Нейт не может из него выбраться, и ещё объяснить, что Тимоти просит нас написать третью часть, продолжение. Я уже почти подбираю слова, но тут в палату входит доктор. Она тихо обращается к Джейн и Адаму, стараясь, чтобы я услышала как можно меньше. Что ж, я просто ухожу в комнату отдыха – общую для нескольких палат. Здесь пусто. Ни души. Я включаю чайник и сажусь за стол.
Часы тикают в полной тишине, звуки с каждой секундой отдаются всё громче от стен и потолка, превращаясь в удары молота о наковальню. Опасно оставаться одной, когда боишься собственных мыслей. Я закрываю глаза и снова прокручиваю воспоминания о днях в «Танце повешенных».
«Я переспала с Уиллоу, а Виола нас застала. Бог знает как она забралась на то дерево. В седьмом классе Ви чуть не вывихнула плечо, поднимая после школы рюкзак с учебниками. Но нас она застукала и разобиделась не на шутку.
А на следующее утро – от этих воспоминаний у меня саднит в горле – Уиллоу заботливо усадил меня рядом и сказал, что совсем не любит. Не может полюбить, потому что влюблён в другую. Я сразу поняла в кого. В Розу. То есть в Виолу. В мою лучшую подругу. Даже в этом другом мире, где меня приняли как свою, я осталась лишь восхитительной куклой, пустой оболочкой».
Входит заплаканная Джейн. Глаза у неё распухли, а на лице следы слёз.
– Приехали родители Кейти, – всхлипывает она. – Они, конечно, совсем расклеились. Я предложила им выпить чаю.
Я вытираю глаза.
– Я всё сделаю.
– Ты уже достаточно намучилась сегодня, – ласково отказывается она от помощи, похлопав меня по плечу. – Да и сейчас моя очередь исполнить роль мамы.
Джейн даже в голову не приходит, что она всегда прежде всего – мама: она не смогла бы перестать быть мамой ни на мгновение, даже если бы захотела – уж так она устроена. В отличие от моей мамы, которая иногда примеряет образ матери как очередное платье.
Джейн опускает в тостер два ломтика хлеба.
– Смотри-ка, в шкафчике и еда нашлась. Как будто специально для тебя.
Она знает, что я люблю поджаренный хлеб. Под тихий гул тостера, под звонкое тиканье часов я раздумываю, не рассказать ли Джейн правду о «Танце повешенных» и о Нейте, который в книге жив-здоров, только не может оттуда выбраться. Щёлкает тостер, поджаренные ломтики подпрыгивают, сбивая меня с мысли, и я опять ничего не говорю.
Положив хлеб на тарелку, Джейн принимается намазывать его маслом с таким усердием, как будто в неё вселились демоны. Останавливается она, только чтобы сказать:
– Поверить не могу, что всё повторяется. – Взгляд у неё растерянный. – Элис, это же просто безумие. Или и правда – проклятие?
Джейн протягивает мне тосты и вынимает из кармана листок бумаги. Это записка. Почерк Виолы. При виде знакомых закорючек я едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься.
Дорогие мама и папа!
Что бы ни случилось, обязательно сдержите обещание.
Рецепт шоколадного торта в моей серебристой папке в шкафчике над чайником.
Я вас очень люблю, Виола
Джейн тоже садится за стол и, склонившись ко мне, почти шепчет:
– Она как будто знала, что впадёт в кому. – Выпрямившись, она с нервным смешком добавляет: – Но это же безумие, правда?
Помолчав, – а что тут ответишь? – я переспрашиваю:
– О каком обещании речь?
– Ох, Элис. Мне так тяжело признаться… Ты подумаешь, что я настоящее чудовище.
Я ласково пожимаю руку Джейн.
– Нейт? Мне недавно рассказали.
Она смотрит на меня, морщась от мучительного стыда.
– И ты не сердишься?
Я принимаюсь за тосты. Потому что, честно говоря, я зла. До жути. Сейчас взорвусь. Как им в головы стукнуло, что Нейта пора отключать от аппаратов? Однако Джейн смотрит на меня так печально, ей очень плохо, а лежачего не бьют.
– Почему сейчас? – коротко спрашиваю я.
– Мы его отпускаем.
Не представляю, что можно на такое ответить, и просто жую хлеб. Жаль, что нет ни джема, ни шоколадной пасты – хоть бы каплю сладости, чтобы прогнать горечь.
– Ты не сердишься?
Я качаю головой, и она вроде бы немного успокаивается.
– Виола так на нас разозлилась, – сообщает Джейн. – Даже раскричалась. Мне всё кажется, что она и в кому впала из-за этого шока. – Её голос прерывается. – Но тогда при чём здесь Кейти?
– А что вам сказала Виола?
– Всё повторяла, что может вернуть Нейта. Умоляла дать ей немного времени. Мы согласились отложить церемонию на несколько дней, потому что у Нейта скоро день рождения. Она собиралась испечь его любимый шоколадный торт. Вот об этом обещании она и просит нас не забывать.
