За нашими спинами дрожит земля – за нами погоня.
– Кейти, стой, – с трудом выдыхаю я, взобравшись на холм. – Дальше нельзя. Мы должны остаться и помочь Нейту, даже если сейчас нам больше всего хочется удрать подальше.
И мы стоим, покачиваясь, а Торн вместе с кучкой дефов, грохоча по земле, быстро оказываются рядом. Дефы окружают нас, хватают за руки, больно дёргают. Похоже, мне едва не вывихнули плечо, в груди холодным пламенем вспыхивает паника.
Торн с улыбкой смотрит мне в глаза.
– Ты, наверное, Виола.
Я потрясённо таращусь на него, позабыв о страхе. В голове вертятся сотни вопросов: «Откуда он знает, как меня зовут? Неужели Торн помнит, как мы встретились с ним в прошлый раз? Что ему известно о бесконечном круге событий? Или у него тоже модифицированная память, как у президента и некоторых гемов?»
Бывший лидер повстанцев внимательно изучает моё лицо.
– Бабба меня предупреждала, что ты скоро явишься.
«И как это понимать? Что Бабба ему рассказала?»
Боясь ляпнуть что-то не то, я молча киваю.
Торн поворачивается к Кейти, и его лицо на мгновение застывает. Спустя несколько секунд, он преображается и смотрит на Кейти с тоской и печалью. Он вспоминает погибшую возлюбленную и нерождённого ребёнка. В прошлый раз Кейти тоже напомнила Торну дочь, которой он никогда не видел. Конечно, я ему сочувствую, но минутная слабость побеждена, и Торн снова бросает на нас холодный и жестокий взгляд.
– Скажи, Виола, почему ты хочешь скрыться? Бегут те, у кого совесть не чиста.
Судя по довольной улыбке, Торн чувствует, как безумно колотится моё сердце, готовое выпрыгнуть из груди.
– Некоторые убегают от испуга, – отвечаю я дрожащим голосом. «И почему у меня так трясутся губы?» – Мою добрую знакомую поджарили на костре, конечно, я до смерти перепугалась.
– Она сказала, что ты придёшь, чтобы спасти дефов. – В голосе Торна звучат угрожающие нотки.
Я молчу, и он начинает хохотать. Дефы поддерживают своего предводителя, и даже Кейти нервно посмеивается. А я не могу выдавить и лёгкой улыбки.
– Расслабься, – советует Торн. – Если бы я тебя в чём-то заподозрил, ты давно была бы трупом. Я допросил Баббу, и она мне всё рассказала. Ты просто безобидное дитя, явилась посмотреть, как живёт Лондонский совет гемов и дефов. И я знаю, что старуха сказала правду. Когда тебя режут на кусочки, врать совсем не хочется, правда?
Я с трудом сглатываю подступивший к горлу ком ярости, ужаса и отчаяния. Нам с Кейти никак нельзя попасть в список подозреваемых в измене.
– Бабба сказала правду, – медленно произношу я. – Мы можем многому научиться у Лондонского совета. Ваш союз гемов и дефов – пример для многих.
Я безмолвно благодарю Баббу: «Как здорово она всё продумала, подарила нам прекрасный повод остаться в городе, рядом с Нейтом».
Торн кивает.
– Да, Эш и Уиллоу всё тебе покажут и расскажут, когда вернутся с Полей. Ты же делай что хочешь, только не лезь в мои дела. – И Торн протягивает мне руку.
Каждая клетка моего тела требует, чтобы я отступила, но я остаюсь на месте. Рука Торна ложится в мою – горячая, опасная, – его пальцы обхватывают мои и сжимают будто тисками. Собрав все силы, я не моргая смотрю ему в лицо – этот негодяй не увидит, как я морщусь от боли. Такой радости я ему не доставлю.
– Конечно же вы обе поселитесь у меня, – объявляет он. И когда я открываю было рот, чтобы запротестовать, добавляет: – Возражения не принимаются.
«Значит, буду делать всё, что смогу».
Я молча киваю.
«Ненавижу этот мир».
– Элис —
Дэнни сидит в моей комнате на полу с открытым ноутбуком на коленях. Его лицо сияет в голубоватом свете экрана. Кроссовки он снял, и теперь его носки от разных пар, и к тому же кое-где дырявые, выставлены напоказ. Компьютерный гений погрузился в изучение веб-сайта Фанбоя.
– Рисунки отпадные, – комментирует он.
– Знаю, – вздыхаю я.
– Ничего, справимся. Хочешь, помогу тебе сделать новый сайт? Что-нибудь поприкольнее?
Я заливаюсь благодарным румянцем.
– Спасибо!
Конечно, сайт себе я сделала бы и сама, но приятно знать, что друг на твоей стороне.
– Тогда поехали. – Дэнни быстро что-то печатает. – Как назовём твою страничку?
– Нужно что-то стильное. Никаких каламбуров. Мы недвусмысленно отвечаем Фанбою, и все-все должны это видеть. Я никому не дам испортить нашу утопию. Это революция, мы поднимаем мятеж.
– Давай без революций.
Я со смехом киваю.
– Тогда просто – «Фандом. Взлёт». – Звучит коротко и хлёстко. Мне нравится, особенно если произнести вслух. – Именно «Взлёт». Мы, как стая птиц, одновременно отрываемся от земли. Да, так!
– Неплохо, неплохо… А что нарисуем?
– Птиц. Надо поддержать тему полёта. Полёт – это свобода дефов, мятеж, уход от старого, к тому же связано со второй книгой – «Песнь повешенных», то есть последняя, лебединая песня.
– Как насчёт лебедей?
В приливе вдохновения я отрицательно качаю головой.
– Лучше ласточек. Изящные силуэты точно привлекут внимание.
– Ты случайно не тайный орнитолог? Столько знаешь о птицах…
– Всё может быть, – уклончиво отвечаю я, тихо посмеиваясь. – Да нет, что ты. В зимней коллекции две тысячи пятнадцатого года принты с ласточками были везде, куда ни посмотри.
Дэнни садится рядом со мной на кровать. Он выводит на экран фотографии и рисунки ласточек, и мы вместе выбираем подходящий.
– Мне надо кое-что уточнить, – серьёзно говорит Дэнни. – Откуда такой внезапный интерес к Фанбою? Виола и Кейти теряют сознание, а ты вдруг бросаешься искать таинственного писателя фанфиков.
«Что же ответить? Сказать правду? Он мне ни за что не поверит. Ох господи! Бедная Ви. Она так отчаянно старалась убедить меня, что мир “Танца повешенных” существует. Теперь я понимаю, что она чувствовала».
Взглянув в его прекрасные тёмные глаза, я глотаю уже готовый вырваться правдивый рассказ. Ещё не хватало, чтобы Дэнни решил, что я чокнутая. Неопределённо взмахнув рукой, я вдохновенно вру:
– Он лезет в наш фандом, вот и всё. Виола такого бы не позволила, да и Нейт тоже. Понимаешь, этот наглец меняет характер Нейта, приписывает ему гадкие мысли и поступки. А Нейт – очень добрый и умный, – срывающимся голосом заканчиваю я.
– Я помню младшего брата Виолы. Классный парень, в компьютерах разбирался даже лучше меня.
«Всё, я больше не могу».
Слёзы выкатываются из моих глаз и струятся по щекам, но я их не останавливаю, не вытираю. Пусть текут.
