– Я сказал сюда! Быстро! – рявкнул его отец, и оба пацана, повесив головы, поплелись к калитке.
– Ты что сделал-то? – зло спросил тот, кого назвали Стефаном, у своего друга.
– Я? Ты же сам видел, я рядом стоял! – воскликнул толстый.
– Ничего я не видел! Ты за спиной был!
– Вы еще подеритесь! – посоветовала я им, но они конечно же не услышали.
Подошла к кустам, однако там уже никого не было.
– Дара! – неуверенно позвала я.
– Не кричи! Иди сюда! – прошипела она откуда-то дальше по дороге.
Прошла метров двадцать и увидела девочку за углом дома. Как она так быстро пробежала в кустах мимо забора злосчастной виллы? Шустрая, жуть!
– Меня все равно никто не слышит, кроме тебя, – громко сказала я, шагая к ней.
– Ну а вдруг эти слышат?
– Было бы здорово, но нет. Здесь никто, кроме тебя, меня не замечает, поверь. Как будто и нет меня вовсе.
– Нет, ты точно есть. С камнем – это ты супер придумала! Спасибо!
– Что это за гаденыши? – поинтересовалась я, когда мы продолжили шагать вверх по склону горы.
– Сынок главы нашего муниципалитета.
– И чего он к тебе пристал?
Дара промолчала. Сорвала прутик и принялась на ходу с остервенением стегать траву.
– Ничего… в школе ему завтра муравьев в портфель подложу! – мстительно произнесла она.
Мы остановились у одноэтажного старого, но опрятного домика из светло-серого камня. Невысокий забор весь был оплетен розами. На столбиках у калитки стояли еще два небольших горшочка с цветами. Наверное, летом, когда все это цветет, здесь очень красиво.
Дара вошла во дворик, распахнула входную дверь и крикнула, не входя внутрь:
– Ма!
На крыльцо вышла темноволосая смуглая черноглазая женщина. Вот она точно выглядела как цыганка, только одета тоже была не в цветастые шмотки, а в обычный светлый халатик и льняной передник. Судя по тряпке в руке, дочь оторвала ее от уборки в доме.
– Ты чего так рано? Вроде ж прогуляться пошла. И чего в репьях-то вся? Где шастала?
– Да Стефан, будь он неладен.
Женщина нахмурилась, покачала головой и вздохнула.
– Ма, я на самом деле из-за другого пришла. Скажи… только это очень важно. Честно ответь. Ты видишь девочку у калитки?
Я посмотрела на женщину, но тут же поняла, что зря надеялась. Ее глаза слепо обшарили пространство вокруг меня.
– Нет, а что? – осторожно спросила та.
– Ну вот же! – Дара взяла меня за руку и чуть ли не насильно подтащила к крыльцу.
Я споткнулась и случайно опрокинула белый гипсовый декоративный горшок у выложенной светлым камнем дорожки. Не заметить мое присутствие теперь было сложно.
Мать странно посмотрела сначала на лежащий на боку горшок, потом на дочь. В ее взгляде появилась непонятная мне тоска, сочувствие и жалость.
– Не обошел, значит, тебя бабкин дар, – сказала она с тяжелым вздохом, – а я так надеялась.
– Что за дар? Ма, ты о чем?
– Видеть их.
– Кого их-то? – опешила Дара.
Женщина внезапно стала строгой:
– Отведи ее туда, где…нашла. Оставь там и больше никогда с ней не разговаривай! Я запрещаю! Слышишь?!
Дара удивленно посмотрела на меня. С опаской отпустила мою руку и отодвинулась.
– Я все поняла. Сама дойду, можешь не провожать, – тихо сказала я и вышла за калитку, стараясь, чтобы Дара не заметила навернувшиеся на глаза слезы.
Они о чем-то там еще говорили, но я уже не слушала. Брела вниз, к морю, как сомнамбула. Мысли текли вяло, словно густой мед, а вот слезы бежали по щекам куда быстрее. В голове было горько, холодно и пусто.
Меня боялись, потому что я не такая, как они. Если верить Даре и допустить, что все местные жители – нормальные люди, то я тогда кто? Морская тварь, вылезшая на сушу и прикинувшаяся человеком? Может, я вправду родилась только вчера? Выползла из морской пены, еще ничего не осознавая, забралась в сарай и только там пришла в себя. Поэтому и памяти нет.
Может, это я – рептилоид, напяливший костюм человека? Или русалка. Не зря же чувствую себя в море как дома, да еще и с дельфинами говорю. Точно! Как в сказке! Только за ноги я отдала морской ведьме не голос, а возможность быть увиденной и услышанной. Даже ведьму эту самую помню, с золотыми глазами.
Но перед самым пробуждением ведь у меня же был хвостик воспоминания! Тепло маминых рук, уют родного дома. Я не могла этого придумать. Все это было! Да и самолет этот дурацкий. Вряд ли такой есть у морского царя.
Тогда что я?
Дошла до своего сарая, хлопнула дверью, упала на матрасы и зарыдала, закрывшись с головой тканью. Не буду больше выходить! Никогда! Каждое мое соприкосновение с этим дурацким миром приводит к боли, слезам и отчаянию. Буду сидеть здесь… ну и иногда плавать с дельфинами. И все!
Так бы и погружалась все глубже и глубже в трясину обиды на остальных и жалости к себе, если бы дверь сарая не стукнула.
– Ау… ты здесь? – позвал голос Дары.
Я промолчала, но не удержалась и всхлипнула.
Судя по шуршанию пленок, девочка направилась в мою сторону.
– Уходи! Тебе запретили со мной общаться! – крикнула я.
– Вот еще! Мама не может распоряжаться, с кем мне дружить, а с кем нет. Ты меня выручила там, на улице, хотя едва знала. Теперь я должна помочь тебе.
– Ничего ты не должна, – буркнула я.
Она подошла ближе.
– Это ты здесь спишь?! Ужас какой. Давай я тебе одеяло хоть принесу, а то ночи уже скоро совсем холодными станут. Я бы тебя и в дом пригласила, но…
– Не надо в дом. Я буду здесь жить. И за одеяло тебе влетит.
– Ничего, сделаю так, что не заметят.
Возникла неловкая пауза.
– Почему она так сказала? – спросила я. – Почему нельзя со мной водиться? Кто я, по ее мнению?
– Она мне так и не ответила, как я ни пытала. Нельзя, мол, и все. И про бабку тоже рассказывать не собирается. Говорит, что это мне только навредит. В таборе бабулю почитали ведьмой, но это ничего не значит. Вон маму мою тоже колдуньей называют, и что? Она ничего такого не умеет. – Дара вздохнула, присела на пол рядом со мной и тут заметила лабиринт. – Ой! А это что такое?
Она потрогала пальцем выдавленные в дереве линии.
– Не знаю. Когда я проснулась, это здесь уже было. А самолетик вон там, в полуметре от твоей ноги, ты видишь?
– Какой самолетик? – Дара растерянно поерзала и огляделась.
– Понятно, – вздохнула я, – ты их тоже не замечаешь.
