Медленно захожу на кухню. Светловолосая женщина у плиты что-то равномерно перемешивает в миске. Запах тут уже совсем невыносим. Это даже не испорченная еда, так могут пахнуть стухшие моллюски или кальмары. Меня вот-вот вырвет от этой вони.
– Мама, ты что? Что ты делаешь?
Женщина оборачивается, и я в страхе делаю шаг назад и хватаюсь рукой за дверной косяк, чтобы не упасть.
На меня смотрит пустыми глазницами голова куклы. Невероятного размера Барби в платье и переднике растягивает рот в улыбке. Именно растягивает – губы склеены, поэтому она каким-то невероятным усилием деформирует нижнюю часть лица. Как будто кто-то взял за резиновые щеки и потянул в стороны.
– Я приготовила тебе поесть. Ты же голодна. У меня много еды, – говорит она, как чревовещатель, не открывая рта. Словно тот, кто произносит слова, сидит внутри ее тела, как в пустой бутылке.
Кукла протягивает мне миску, полную каких-то черных и тонких, как волоски, вонючих шевелящихся червей. Тошнота подкатывает комом к горлу, я поворачиваюсь и, визжа от страха, выбегаю в коридор. Из комнаты родителей появляется еще кукла. Резиновый мужчина с тщательно залаченной идеальной прической. Чертов Кен.
– Куда же ты бежишь? Ты не позавтракала. Иди поешь, – гудит он все тем же утробным голосом, доносящимся откуда-то с уровня живота.
Чудом проскакиваю мимо него, уворачиваясь от неуклюжих резиновых рук, и выбегаю из квартиры на лестницу. Один тапок слетел с ноги и остался на пороге, но я не решаюсь вернуться за ним.
Каменный пол лестничной площадки холодит ступню, но еще больше меня колотит от нервов. Что вообще происходит? Где мои родители и кто подменил их куклами?
Навстречу мне поднимается соседка. Добродушная сгорбленная старушка с верхнего этажа. Она идет медленно, следя за каждым шагом: повязанная платком голова наклонена так, что я не вижу лица.
– Помогите! – бросаюсь я к ней.
Она замирает, медленно выпрямляется и поднимает лицо. Опять пустые глазницы на резиновой морщинистой маске.
– Пойдем, внученька. Я накормлю тебя. У меня много еды, – произносит кто-то в ее кишках.
Старушка широко расставляет руки, преграждая мне путь.
Визжу от страха и толкаю ее в грудь изо всех сил. Соседка опрокидывается, с размаху прикладывается спиной о ступеньки, и ее голова отлетает в сторону. Ну точно, как у куклы. Из пустого тела начинает медленно выползать черное облако. Как будто разбили урну с пеплом или сажей.
Перескакиваю сразу через несколько ступенек, стараясь не коснуться черного, похожего на пчелиный рой облака. Выбегаю на улицу и замираю в ужасе.
На меня как по сигналу поворачивают головы десятки кукол. Все прохожие смотрят на меня пустыми глазницами. Мне некуда бежать! Весь город населен только этими уродцами!
Кричу от страха и просыпаюсь.
* * *
Конечно, я обманула Дару, а то подруга непременно увязалась бы за мной и огребла кучу проблем в школе и дома. Ранним утром я залезла в первый же автобус в сторону столицы. Народу на остановке было мало, так что я сидела всю дорогу в полупустом салоне и смотрела в окно.
Удивительно, но остальные города – а я проехала и огромный курортный центр, и то, что Дара именовала «старой столицей», – не создавали ощущения обреченности и уныния. На ходу сложно было понять, о чем думают жители, но их глаза были человеческими и живыми. Я чувствовала, что эти люди строили планы, надеялись на лучшее и ежедневно старались сделать и свою жизнь, и окружающий их мир лучше. А еще тут были дети. Много детей и молодежи, как и положено любому городу. Что же такого случилось на побережье возле моего сарайчика, если в глазах местных жителей я не видела ничего, кроме пустоты? И почему это замечаю только я? Спрашивала же Дару, она вообще не понимала, о чем речь. Неужели нужно умереть, чтобы видеть огоньки жизни и надежды?
О том, что мы въехали в действительно большой город, мне поведали унылые однообразные многоэтажки. Таких мне за всю дорогу пока ни одной не встречалось, все многоэтажные строения, которые я видела, были отелями, построенными по индивидуальным проектам. Сейчас же за окном тянулись бетонные спальные районы, с серыми унылыми башенками, похожими друг на друга, как палочки «Твикс».
Вышла на центральном вокзале, ненароком толкнув какую-то тетку. Та заозиралась, ища, на кого бы вылить праведный гнев, но жертву себе так и не присмотрела.
Искать школу в огромном городе можно было бесконечно, но мне повезло: автобус приехал как раз за полчаса до начала уроков, так что как только я дошла до набережной, то тут же увидела детей с рюкзаками, бредущих в одном направлении. Уже через десять минут я стояла у неожиданно шикарного здания. Это был большой особняк какого-то далекого века. Наверное, я и при жизни-то в архитектуре не очень разбиралась, так что точнее сказать не могла, но здание было старым и монументальным. Наверняка усадьба какого-нибудь богача, которая знавала балы, гусар и дуэли.
Первый этаж был отделан серым шершавым гранитом, а выше школа щеголяла недавно оштукатуренными и покрашенными в кремовый цвет стенами. «Гимназия имени Слободана Шкеровича» – гласила табличка возле двери.
Стояла, смотрела на вход и никак не могла понять, отзывается ли хоть что-то в душе при виде этого здания. Смутное ощущение тревоги шевелилось где-то на задворках сознания, но не более того. Впрочем, это уже лучше, чем ничего. Может, я здесь и училась?
Скользнула внутрь, постаравшись никого не задеть.
Нет. Здесь все не так. Слишком тесное фойе, небольшой гардероб и достаточно узкий коридор. Я их не помню. Зато точно знаю, что в моей школе была широкая каменная лестница.
Боже! Я вспомнила!
Снаружи это здание очень походило на то, где я училась девять или десять лет. Моя школа располагалась в подобном особняке и, что примечательно, тоже пудрово-розовом, однако внутри была намного шикарнее. Холл был больше раза в три, и из него вверх, к классам, вела широкая каменная лестница с резными перилами, по которым так здорово съезжать вниз, пока тебе семь или восемь лет и это еще считается приемлемым для девочек. В то волшебное время, когда школа – прекрасное место, чем-то похожее на сказочный замок, полный загадок, тайных знаний и секретов.
Проблемы начинаются потом, когда дети подрастают.
Я по-прежнему не помнила, как и почему я стала изгоем, но то, что школа превратилась для меня в ад, куда я отправлялась каждое утро как на казнь, ощущала всей кожей. Мерзкие липкие мурашки бегали по спине, когда я смотрела на группы старшеклассников, которые громко ржали на весь коридор.
Скорее всего, это была случайность. Слишком замкнутую и нелюдимую девочку кто-то ненароком толкнул, а она расплакалась, что только раззадорило остальных. Когда на подначки и оскорбления реагируешь чересчур остро, обидчиков это зачастую распаляет и они повторяют все снова и снова. Так же как Стефан получал удовольствие от страха Дары. Правда, подруга оказалась не из робкого десятка, она могла сопротивляться обидчику. У меня, как видно, такой смелости не было. После того как ты поддался один раз, второй, третий и превратился в безропотную плачущую жертву, остановить волну издевательств уже почти невозможно. Чтобы переломить ситуацию, должно случиться что-то экстраординарное.
