– Это она? – крикнула я и тут же почувствовала ответ.
Мальчик же зажал уши руками и снова забился в истерике.
Глава 21
Мы стояли в сквере в нескольких кварталах от того злосчастного перекрестка и спорили.
– Надо прямо сейчас звонить Александру! – настаивала Дара.
– Рано. Мы не уверены.
– Да как не уверены? Все сходится. Большая тонированная машина и костюм! Он же форму имел в виду, а не пиджак с галстуком. Это мы, идиотки, слишком взрослые и не поняли мелкого!
– Сколько у вас полицейских в городе? Только я уже четверых видела. Кого из них подозревать?
Дара захлопнула уже открытый было рот и задумалась.
– Не помнишь, у кого из них могут быть дорогие часы? – подсказала я.
– У всех, – раздраженно ответила она. – Мэр наградил всех копов элитными часами в прошлую годовщину местного полицейского участка. За хорошую работу. Разве что у новенького сержанта, который только в этом году поступил на службу, их нет.
– Вот задница, – поморщилась я. – А свой дом есть у кого? Не квартира в городе, а так, чтобы подальше от народа?
Дара посмотрела на меня, постепенно осознавая, что я имею в виду.
– Один ездит откуда-то издалека, у второго родители живут вон там, на другой стороне бухты. Полчаса на машине. Ну и Горан чуть дальше по дороге живет.
Холодок пробежал по моей спине.
– То есть там, где эта скала и пещера, да?
– Ну почти. Тоннель проехать, и сразу его дом будет на горе.
Тут и она что-то поняла.
– Александр сказал, что трупы находили в коллекторе… – прошептала Дара.
– Только любого, кто туда залезет, чтобы проверить, ждет смерть, – резюмировала я.
«Я хочу, чтобы ты показала меня маме!» – вспомнила я крик мальчика.
Может, показать нужно не его? Не сам призрак, а тело?
– Сколько времени? – спросила я.
Дара глянула на телефон:
– Полпятого.
– До заката два часа. Час на дорогу обратно…
– Ты что задумала? – прищурилась подруга.
– Тварь выйдет из пещеры, ты понимаешь? Единственный способ проверить, правы ли мы, – это залезть в ее логово.
– Ты с ума сошла? Она же будет носиться по пляжу и сожрет тебя сразу, как ты выйдешь из сарая!
– Я что-нибудь придумаю! У меня факелы есть. Только мне очень важно, чтобы ты шла домой и не высовывалась.
– Вот еще! Ты опять геройствовать без меня пойдешь?
– Дурочка! Тьма пробовала тебя на вкус. Если почувствует тебя на пляже, то пойдет не за мной, а за тобой. К тебе домой. Стены и двери ее не останавливают – ты же сама помнишь мертвого старика. Даже если ты сама спрячешься, она найдет твою маму.
Это подействовало. Дара побледнела.
– Тебе нельзя показываться твари на глаза ни в коем случае! Так что сейчас я провожу тебя до дома, где ты будешь сидеть безвылазно и тихо, как мышка.
– Мне страшно за тебя, – сказала она после небольшой паузы.
– Мне тоже страшно. За всех. И за себя тоже. Но монстра вижу только я, так что больше некому.
Мы так задумались о планах на ночь, что не вспомнили про мое обещание наведаться в разрушенный храм, но вот про лабиринт я не забыла. Мне осталось меньше суток. Если сегодня не пройду еще одну линию, то точно не успею.
Мы вернулись в сарай за час до заката, даже с учетом времени до дома Дары – все равно должно было хватить.
Наша позиция напоминала кадры из японского фильма. Как будто сенсей ведет руку новичка, обучая каллиграфии, чтобы ученик почувствовал нужный нажим и наклон кисти. Только я задавала темп продвижения по линии. Центральную, самую короткую, я оставила на завтра и выбрала вторую справа. Ту, что вела к кукле.
Как всегда, сначала мозг ошарашили сильной эмоцией.
Раздражение, грусть, непонимание. Адская смесь, возведенная в куб.
У меня нет отца. То есть наверняка он когда-то был, но в той жизни, отрывки которой сейчас проникали в мой разум, от него и следа уже не осталось. После того как уехала сестра, а я превратилась в «несносного подростка», мы с матерью живем вдвоем. На первом повороте линии я вижу, как она в раздражении кричит на меня, а я огрызаюсь. С кем пошла? Куда пошла? Что за гадость ты слушаешь?
Ее вопросы раздражали меня, я бросала в ответ что-то резкое, и тогда выходила из себя она.
На этот раз лабиринт почти не сопротивляется, но я все-таки веду руку неспешно, стараясь ощутить каждый момент. Я наконец вижу маму. Самого дорогого мне человека. Маму, которую я мечтала вспомнить с первого момента появления здесь.
Это было странное, шизофреническое состояние: одна моя сторона, из прошлого, злилась, раздражалась или, наоборот, сжималась в комок, когда мать кричала – иногда по делу, а иногда и совершенно несправедливо, – а другая, из современности, смотрела на все это с умилением и слезами радости на глазах. Те негативные воспоминания, что вливались в меня, растворялись в этой радости, как лед в кипятке.
Мама заботилась обо мне и всегда хотела как лучше. Неуклюже, да, но разве это не оттого, что я замкнулась в своих обидах и не посвящала ее даже в десятую долю того ужаса, в котором жила? Дара всегда находит силы в поддержке семьи, а я возводила между нами железобетонную стену.
Как подумала об этом, то почувствовала, что рука подруги вздрогнула. Она что, в этот момент чувствует не только воспоминания, но и все мои мысли?
Один поворот следовал за другим, разворачивая передо мной тоскливую историю: отсутствие взаимопонимания глупой девочки, зажавшейся в своем одиночестве, с мамой. С той, кто растила меня, как драгоценный цветок, и всегда, всегда была на моей стороне. Как жаль, что я поняла это, только умерев.
Конечно, мне было горько от ежедневных напоминаний, что я не старшая сестра и даже в подметки ей не гожусь, потому что тупая, пассивная, слабая и так далее. Тогда я психовала и замыкалась. Мать пыталась выколупать меня из раковины, в которой я спряталась. Делала это неуклюже и неправильно, но все же желая мне добра. Сейчас я смотрела все это как неуютное кино, по ходу которого хочется спрятать лицо в ладонях от того, что оба героя на экране ведут себя как полные придурки и совершают сплошные глупости. Одна влекла за собой другую, как по цепочке.
Тем не менее даже этот легкий путь изрядно нас вымотал. Когда мы закончили, то обе сидели и тяжело дышали. Повторять путешествие по последней дорожке уже не было ни сил, ни времени. Зато в моих руках оказалась первая купленная мамой кукла – уже изрядно полысевшая, выдержавшая миллион причесок и даже три стрижки, выцветшая и походившая скорее на иллюстрацию к какому-нибудь ужастику, но все-таки родная. Такая же, как и лошадка.
