– Нет, нет, – сказала одна из женщин. – Мы сами справимся.
– О, нам только в радость поупражняться, – откликнулась я. Даже Мария забросила карточную игру, готовая помочь сдвинуть кровати. – Дома мы с величайшим удовольствием занимались самой тяжелой работой.
Мне хотелось подробно рассказать о том, как мы с папой пилили дрова и складывали бревна.
Они позволили нам помочь. Я радовалась, что ослабевшие мышцы наконец напрягаются, и наслаждалась процессом – наконец я что-то делала. Была полезной, могла помочь. И не членам своей семьи, а женщинам из города. Мы редко встречали горожан, и я рискнула продолжить разговор. Мне хотелось узнать настроения в Екатеринбурге.
– Что там происходит?
Женщина, стоявшая ближе всех ко мне, перестала оттирать пол. Оглянулась в сторону двери, провела жесткой щеткой по дереву, отчего брызги воды полетели мне на колени.
– Беспорядки. – Она взглянула на меня. Открыто. Яростно. – Белая армия здесь.
20
16 июля
Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Белая армия здесь! В Екатеринбурге! После того как уборщица ушла, можно было усомниться в ее словах. Но на следующий день Юровский нервно расхаживал по кабинету, что подтверждало слова женщины.
Белая армия должна быть здесь.
Точные как часы подчиненные Юровского сбивались с ритма. Маятник качался невпопад. Ольга, невзирая на слабость, стремительно погрузилась в дела, подшивая, штопая и укрепляя стежками наши нижние рубахи и корсеты, набитые драгоценностями. Она пыталась обеспечить надежность их хранения на случай, если нас спасут.
В тот день она не пошла с нами в сад, сказав Юровскому, что собирается почитать маме и «проверить лекарства».
Шифр, означавший «спрятать украшения в швах одежды».
Алексей, проснувшийся простуженным, тоже остался дома. По его просьбе я взяла Джой с собой на солнышко.
Оказавшись снаружи, я попыталась вслушаться в городские звуки. Я надеялась услышать шорохи волнения, приближающегося спасения. Грохот боя или паники. Но ушей достигал лишь шум двигателей, автомобильных моторов, сновавших туда-обратно по дороге возле нашего дома. Даже выстрелы затихли.
Во время прогулки я остановилась возле Заша. Он меня игнорировал, что не помешало мне заговорить.
– Что происходит? – Звучание собственного голоса показалось мне неестественным. Заклинание матрешки пыталось освободиться, проскочить в промежутки между словами. Я сглотнула, что, впрочем, не сделало его более послушным. Не стоило говорить. С каждым произнесенным словом все труднее становилось сдерживаться.
Слишком рано я открыла игрушку. Следовало дождаться Белой армии, как убеждал папа. Нельзя выпустить заклинание раньше времени, особенно сейчас, когда спасение, возможно, прямо по ту сторону ворот.
– Город эвакуируется.
Уставная суровость большевика дала трещину. Заш явно нервничал, словно не знал, что происходит и что будет со всеми нами – в том числе и с солдатами – в Ипатьевском доме. У меня перехватило дыхание при мысли о том, что белые могут напасть на него или… убить.
Я сжала его руку. Попыталась заговорить, но заклинание, сидевшее в моей голове, запульсировало на языке. Айнин. Айнин. Айнин. Оно жаждало освободиться, но вместо этого я выдавила из себя другие слова. Последние из тех, что я, скорее всего, скажу Зашу, пока не использую заклинание.
– Пожалуйста.
Айнин.
– Будьте осторожны.
Айнин.
Он посмотрел на меня. С глубокой болью.
– Вы тоже.
Когда мы вернулись в дом, Ольга положила у кроватей наши нижние сорочки, напичканные драгоценными камнями, прекрасно заштопанные и укрепленные швами. Мы их еще не надевали. Это могло бы предупредить Юровского о том, что мы готовимся к вызволению.
Он целый день то выезжал из ворот палисада, то возвращался, а вечером уезжал надолго и приезжал только к обеду.
После обеда наступил комендантский час, введенный в Екатеринбурге. Восемь часов. Колокольный звон прервался выстрелом. Я шагнула к окну, но папа оттащил меня назад.
– Лучше не стой сегодня у окна, Настя.
Я кивнула, не произнося ни слова. Заклинание тлело у меня на языке, как уголь. Где же Белая армия? Я не могла больше сдерживаться. Даже сомневалась, что смогу заснуть! Хотелось рассказать о заклинании папе, но я боялась произнести слово. Может быть, стоит написать письмо?
– Давай сыграем в безик, – предложила Мария, и я согласилась. Показалось, что она думает об Иване. Если бы нас спасли, они с ним могли бы прожить вместе всю жизнь. Для нее это был бы горько-сладкий побег. По крайней мере, она немного оправилась от шока.
Караул сменился в десять – значит, нам пора отходить ко сну. Пока мы укладывались, я слышала возню на нижних этажах. Шепот голосов. Каждое проявление большевистской нервозности придавало мне смелости. Спасение приближалось. Вот оно. Я прижала язык к небу, позволяя заклинанию гореть.
В половине второго ночи я внезапно проснулась, что-то услышав. Что это было? Почудилось? Он раздался снова – звон колокольчика у двойных дверей, соединявших лестничную площадку с гостиной. Они не были заперты, так что звонивший мог войти, если бы захотел.
Нет.
Колокол звенел, чтобы разбудить нас.
Я вскочила с постели. Доктор Боткин с папой были уже у дверей. Возможно, это и к лучшему – как бы я удержала заклинание, если бы ответила?
Доктор Боткин открыл дверь. Перед ним стоял Юровский, полностью одетый и еще более осунувшийся, чем прежде.
– Ситуация в Екатеринбурге сейчас очень нестабильная. Белые могут в любой момент начать артиллерийский обстрел города.
Неужели это правда? Даже если они знают, что мы здесь? Артиллерийский удар может убить нас! Все ли в курсе, что нас держат в доме? Я схватила папу за руку, и он ободряюще сжал мои пальцы.
– Для семьи слишком опасно оставаться на верхних этажах. – Юровский заметил нас с отцом.
К нам присоединилась Ольга, хрупкий призрак в ночной рубашке.
– Пожалуйста, разбудите остальных. Мы должны отвести вас в подвал для вашей же безопасности.
Доктор Боткин кивнул, поклонился и закрыл дверь. Потом обернулся к нам. Бледный. Но улыбающийся.
– Время пришло.
Смесь ужаса и возбуждения была почти невыносимой. Айнин. Айнин. Айнин. Мои колени подогнулись, но я ухватилась за дверной косяк. Сегодня. Сегодня все закончится. Я уверена.
Первым, кто пришел на ум, был Заш. Что с ним будет? Не попадет ли он в плен к Белым? Сбежит ли он и вернется ли к жизни простого рабочего? Вспомнит ли вообще обо мне?
