– Которого я не могу дать, – тихо откликнулась я. – Ты ведь это знаешь, правда?
Прощение. Что это для меня значит… теперь? Папа всегда говорил, что мы должны прощать своих похитителей. Демонстрировать им свою любовь. Сказал бы он то же самое о Заше? О Юровском? Мне удалось бы простить солдат за то, что те выполняли свой долг, несли караул. Простила бы и то, что они, не зная нас, позволяли себе верить в пропаганду.
Но Заш знал нас. Заш знал меня. Складывалось впечатление, что… может быть, он даже любил меня!
– Я не жду, что ты простишь меня, но все же могу надеяться. Возможно, твое сердце оттает.
– Сердце здесь ни при чем. Речь о твоих поступках. – Некоторые вещи непростительны. По крайней мере для меня. Он может умолять Господа Бога так сильно, как только пожелает. Но я – человек. И мое сердце разбито. Я больше не способна прощать.
– Неужели я ничего не могу сделать? – прошептал он.
Я вздернула подбородок.
– Спаси Алексея. А потом исчезни из моей жизни.
Он кивнул, и мы продолжили путь в покорном молчании. Его смирение разъедало меня, вызывая странную смесь сожаления и отвращения. Он не имел права на робость. Не имел права на мольбу о прощении. Он был в долгу за то, что помогает нам. Это не благотворительность, не проявление доброты. Скорее, покаяние.
Так почему же мне казалось, что я не только причинила еще больше горя ему, себе… но и опечалила папу?
Папа умер. Он больше не может ни горевать, ни радоваться.
30
– Юровский будет следить за вокзалами. – Алексей опустился на бревно, а Заш достал из мешка хлеб – последнюю буханку из тех, что монахини принесли в Ипатьевский дом. Мне вспомнились записки о спасении, адресованные нам и офицеру Белой армии. Фальшивки, написанные большевиками.
Заш разломил буханку на три части и раздал всем по куску. Стало приятно при виде того, что большая треть досталась Алексею.
– Он слишком занят охотой на нас.
Синяк на голове брата потемнел, и опухоль, казалось, стала еще больше. Нужно как можно быстрее добраться до мастера заклинаний.
– Если не он, то его подчиненные, – возразил Алексей.
Я оторвала хлебную корочку. Не слишком приятный перекус, такая же сухая… как и горечь внутри меня.
– Может быть, нам замаскироваться? – До Ревды всего несколько часов пути. Ноги болят, а при мысли о том, что снова придется идти, начинали дрожать колени. Еды явно не хватит, чтобы выдержать подобную физическую нагрузку.
Заш отщипнул мякиш от своего куска хлеба.
– Алексей прав. Если они следят за нами, то обязательно найдут.
Я ждала, что один из них предложит альтернативу. Лучшую идею. Но этого не случилось.
– Мы не можем дойти до Дочкина пешком. Мы не знаем, как далеко на западе он живет. – Уже не в первый раз я мысленно поблагодарила высшие силы за то, что у Заша хватило ума достать компас, едва исчезло заклинание.
– Маскировка не поможет. Но я не спорю: придется ехать поездом. – Алексей грыз каравай. – Кстати, о маскировке… Настя, что на тебе такое?
Я поправила оленью шкуру, представляя, насколько мягче она стала бы, если бы можно было снять корсет с зашитыми в него драгоценностями.
– Вайра дала.
– Наша национальная одежда, – пояснил Заш.
– Национальная одежда? – прищелкнул пальцами Алексей. – Вот, значит, почему ты так хорош собой. Сибиряк.
– Ты один из немногих, кто не удивляется моему типу внешности. – Заш доел хлеб и собрал крошки с колен.
– Так… ты из семьи кочевников? – уточнил Алексей.
Я забыла, что когда получала от Вайры и Заша одежду, он еще спал.
– Полукочевых народов. Я кочевал до революции. Вайра осваивала заклинания для племени, а я работал с другими мужчинами. Мы разводили оленей, обменивали шкуры на чернила для заклинаний и другие вещи. Мы работали не покладая рук… – Он взглянул на свои ладони, словно теперь в их линиях появился стыд. – Но когда магию объявили вне закона, а за магами начали охоту, я вступил в их ряды.
– С чего бы тебе…
Брат зашипел от боли и склонился над хлебом. Я вцепилась в бревно, стараясь удержаться и не броситься к нему.
Годами мне приходилось быть свидетелем его болезненных стонов и мучительной агонии. За это время я поняла, что не могу забрать страдания Алексея – зато способна помочь ему сохранить честь. Брат терпеть не мог, когда с ним нянчились, поэтому я осталась на месте. Только спросила:
– Что болит?
– Голова, – прохрипел он. – Все резче пульсирует. И с каждым разом… кажется, у меня не получается думать.
Я взглянула на положение солнца. С тех пор как мы покинули дом Вайры, прошло почти восемнадцать часов.
– Скорее всего, заклинание онемения перестает действовать.
– Я понял! – вдруг рявкнул он. – Думаешь, не чувствую?
Я отшатнулась. Алексей никогда не огрызался – по крайней мере на меня.
– Прости. Прости меня. – Он вскинул голову и осторожно постучал кончиками пальцев по гематоме. – Все это раздражает.
– Понимаю, – на этот раз я придвинулась к нему, – и у нас мало времени. Ты сможешь продержаться еще час или два без заклинания?
Он кивнул, но без особой уверенности.
– Может, тебе лучше поехать на носилках? Они просохли. – Заш беспомощно смотрел на нас.
– Нет, мне нравится смотреть, как ты их несешь, – ухмыльнулся Алексей, скармливая Джой кусок хлеба.
Заш закатил глаза.
– Конечно, Ваше Императорское Высочество.
Он собрал наши вещи и махнул рукой.
– Вперед, в Ревду! – И Заш повел нас дальше.
– Спина прямая, солдат! – зашагал за ним Алексей. – Джой! Настя! В колонну становись!
Джой кружила вокруг них, высунув язык и задыхаясь от восторга.
Я не смогла сдержать улыбку, когда заняла место позади. Алексей так напоминал папу – только с чувством юмора у него было получше. Хотя я не понимала, как ему удавалось шутить в подобной ситуации.
Мы шли, и это было непросто. В желудке по-прежнему было пусто. Но, по крайней мере, на горизонте теплилась надежда: на дальнейший путь в поезде, движение вперед с манящим отдыхом.
Потешный марш совсем скоро сбавил темп под тяжестью поклажи и боли. Медленнее зашагал Алексей, следом притормозила я, за нами пришлось замедлиться Зашу. Сибиряк по-прежнему шел впереди – наш первопроходец. Теперь по пятам за ним бежала Джой, мы шли рядом.
– Между вами с Зашем что-то происходит, верно? – спросил Алексей.
