Он знал, что я собираюсь искать заклинание. Сил ответить ему не нашлось. Дверь заскрипела на петлях, когда закрылась за мной.
38
На травяном ковре под распахнутым окном лежал пузырек. Целый. Сияющий. Красивый и полный обещаний.
Я схватила его, и облегчение смешалось с печалью, бурлившей в моем сердце. Выпрямившись, я ушла в сад. Солнце висело в небе, как только что распустившийся нарцисс. Все вокруг меня напоминало возвращение домой. Снова в папины объятия. Небольшая подстриженная лужайка с цветами и русло ручья, выложенное камнями. Вокруг – лес. Но не та бурая таежная чащоба, по которой мы ехали последние три дня. Нет, этот лес сиял под солнцем, тянулся к небу и обнимал его так, как хотелось бы мне.
Жизнь ощущалась в каждом листочке и побеге. Страха не было. Возможно, я чувствовала, что наконец достигла конца – перекрестка новой и старой жизней. Присев у ручья, я сняла сапоги. Опустила ноги в ледяную воду и позволила холоду освежить мои спутанные мысли.
Если я останусь прежней – с вырубленным в памяти убийством моей семьи и всеми испытаниями последних месяцев – как я смогу двигаться вперед? Делать что бы то ни было без боли? Без Алексея?
Жизнь с воспоминаниями потребует от меня прощения Юровского, даже если Заш его убьет. Папа хотел бы этого. Но понял бы он, насколько подобное нереально?
С другой стороны, мне казалось, что не удастся смягчиться по отношению к Зашу.
Папа. Что мне делать? Чего бы ты хотел? Вопрос повис в чистом летнем воздухе. Его голос не звучал в моих ушах. Я не слышала его слов. Он ускользал от меня. Мои глаза горели. Не оставляй меня.
Если я применю заклинание пустоты, он исчезнет из моего сознания навсегда.
Господь Всемогущий?
Применю заклинание – не придется прощать Юровского. Никого не придется прощать, ведь я от их действий не пострадаю. Но это будет ложная победа. Простой путь. Хоть он и кажется заманчивым, на нем найдутся свои испытания.
Я снова взглянула на флакон. Какое право я имею на подобное заклинание? Было бы эгоистично с моей стороны взять его себе – пришлось бы бросить Заша. Того, кто оставил прежнюю жизнь, чтобы помочь нам, кто только что потерял бабушку. Кто в этот миг готовился к убийству Юровского.
Я должна предложить заклинание ему.
Но это причинит боль мне. Он оставит меня позади, со всеми моими воспоминаниями.
Я легла на траву, позволив себе мысленно затронуть более волнующие вопросы. Заш ясно дал понять, что чувствует ко мне. Я тоже испытывала к нему некоторые эмоции, но развиться им помешало его предательство. Мне хотелось быть с ним, ему – со мной. Поможет ли он – захочет ли помочь – мне начать все сначала, если я воспользуюсь заклинанием? Строить новые воспоминания?
Имею ли я право просить его об этом? О том, чтобы Заш хранил воспоминания, но никогда не делился ими со мной? Чтобы позволил мне жить счастливо и свободно, тогда как он заблудился в своей одинокой истории?
Не могу. Слишком простой выход.
Я говорила ему, что пытаюсь простить. Теперь, лежа в траве рядом с заклинанием, которое может избавить меня от сердечной боли, я поняла. Часть прощения – это принятие содеянного и боли, идущей рука об руку с ним. Приняв, нужно двигаться вперед, испытывая чувство любви ко всему. Прощение – всегда личная битва, происходящая в сердце каждый день. Хоть я и устала бегать, сражаться и пытаться выжить… я еще не готова сдаться в этой битве.
Заш потерял столько же, сколько и я. Он заслужил забвение.
Я не смогу выбрать легкий путь. Нет, если оставлю за спиной боль, причиненную другим людям. Наверное, папа гордился бы этим. Если отдам Зашу заклинание, придется быть сильной, чтобы помочь ему восстановить свою жизнь. Не ворошить прошлое. Не напоминать ему о боли.
Но мне не понравилась мысль о том, что он забудет меня.
Потеряет любовь ко мне, хотя ее можно возродить.
Я лежала в траве и ждала выстрела. Ждала смерти Юровского. Сердце у меня сжалось при мысли о том, как Заш стреляет в своего бессознательного командира. Один. В компании мертвых союзников. Я оставила его одного.
Внезапно все стало ясно, словно солнечный лучик, освещающий облетающие с деревьев листья: бежать от реальности эгоистично. Использовать на себе заклинание памяти несправедливо. Отказываться от Алексея и позволять безнадежности победить нечестно.
Я вскочила на ноги, оставив сапоги у ручья. Решение было принято. Заклинание послужит не мне. Оно не будет потрачено впустую. Наконец я знаю, что делать. Но стоит хоть чуть-чуть подождать – и не найду сил на свершение.
Я ворвалась в дом, впустив солнечный свет – источник силы.
Заш стоял над телом Юровского, все так же держа заряженный пистолет. Его рука дрожала, словно он ехал в старой дребезжащей карете. Грудь Юровского еще вздымалась и опускалась.
При моем появлении Заш будто пришел в себя.
– Настя?
В его голосе слышались одновременно надежда и тревога.
– Я все еще здесь, – прошептала я.
Пот выступил на его бледном лбу, а лицо исказилось от боли. Он попытался что-то сказать. Шевельнул губами. Еще раз. Подбородок дрогнул. Наконец Зашу удалось выдавить трепещущие слова:
– Я… Я не могу. – Его рука опустилась. – Постоянно думаю о том своем последнем выстреле… В вас. Это разбило мне сердце – и душу. Отними я еще одну жизнь – разлечусь вдребезги. – Он покачала головой. – Мне очень, очень жаль. Я… подвел тебя.
Я забрала у него пистолет и положила на кухонный стол.
– Нет, не подвел. Ты оказался сильнее меня, Заш. Наконец я поняла, почему папа всегда просил меня прощать. Для прощения требуется больше силы и мужества, чем для мести. – Я переплела свои пальцы с его. – Месть разрушила бы нас обоих. Но ты дал нам возможность быть сильными. Исцелять наши сердца, а не ранить их еще больше. И я хочу, чтобы ты знал… Я прощаю тебя. За все.
Волна освобождения охватила его. Словно он впервые вышел на дневной свет. Он едва справлялся с нахлынувшими, яркими чувствами, спросив:
– Правда?
Я молча кивнула.
Он с неистовой радостью обхватил мое лицо своими ладонями. Прижавшись своим лбом к моему, страстно прошептал:
– Ты освободила меня.
Так почему же именно я чувствовала себя свободной?
– Не смейте целоваться, когда я в комнате, – раздался слабый голос.
Я отпрянула от Заша с такой скоростью, что мы оба потеряли равновесие. Болезненно приземлившись на локти, я не отрывала взора от Алексея. Он почти не шевелился с тех пор, как мы оказались в доме Дочкина. Но теперь сумел повернуться ко мне лицом и едва заметно подмигнуть.
– Алексей! – вскрикнула я. И бросилась к нему, мысленно напоминая себе о том, что прикасаться не стоит, чтобы не вмешиваться в заклинание. Чернил видно не было. Они впиталась в его тело, как и говорил Дочкин.
