Я видел наступающих противников, смуглые искаженные лица в мелких капельках пота, сверкающие сталью глаза. Их руки крепко сжимали древки, костяшки пальцев побелели, шейные жилы напряглись…
Я видел это и многое другое с жуткой, леденящей кровь ясностью. Ревущий поток времени превратился в медленные капли. Все вокруг остановилось, как если бы всех вокруг внезапно сковал сон.
Острия копий надвигались медленно и лениво. Мой собственный меч взлетел и упал стремительно, рассек деревянные древки, срубил наконечники, словно головки чертополоха. Я позволил инерции удара развернуть меня вполоборота, так что, когда враги добежали, сжимая затупленные копья, меня уже и след простыл.
Я оглядел площадь. Повсюду кипело сражение. Стоял неумолчный рев, схожий с гулом крови в ушах. Наши воины рубились не на жизнь, а на смерть.
На противоположном конце Мелвис, нагнувшись в седле, рубил сплеча, меч его равномерно вздымался и падал, оставляя за собой алые ленты крови.
Впрочем, враги уже распознали в нем вожака и теперь стекались к нему со всех концов площади. Моему обостренному восприятию представлялось, что они ползут, как сонные мухи.
Я схватил уздечку, вскочил в седло и направил коня к Мелвису. Скакун плавно нес меня по площади, и я рубил, рубил, рубил направо и налево, так что клинок превратился в сияющий круг света. Враги падали, как деревянные чурки, а я летел на выручку королю.
Меч мой пел, неутомимый, как прибой в шторм, издавал ясный звон при каждом ударе. Мы сражались на пару, Мелвис и я, и вскоре камни под ногами у наших коней обагрились густой кровью.
Однако враги все так же остервенело кидались на нас, сжимая кинжалы и копья. Страшась моего меча, они метили в лошадь, норовя поразить ее в ноги или живот.
Какой-то болван с воем ухватился за уздечку, чтобы пригнуть лошадиную голову вниз. Я отсек ему ухо, и он взвыл уже по-настоящему. Другой лишился руки при попытке ударить лошадь кинжалом в бок. Еще один попытался достать меня клинком и осел на землю, как куль, получив удар плашмя по кожаному боевому шлему.
Все это я делал легко, почти шутя, у меня было вдоволь времени примериться и ударить, я успевал думать на два удара вперед. Включившись в этот таинственный ритм боя, я обнаружил, что неуязвим для охваченных странным оцепенением врагов.
И так, разя вновь и вновь, рубя и стремительно разворачиваясь, покуда противники неуклюже тыкались, бесполезно размахивая руками, я влился в прекрасный и страшный танец.
Барды с трепетом говорят об Оран Мор, Великой Музыке — неуловимом источнике всех мелодий и песен. Лишь у немногих есть дар его различать. Такой — или даже больший — дар был у Талиесина. Но я в упоении битвы слышал Оран Мор, она билась в моих членах, в моей разящей руке, мой меч повторял ее нездешний напев. Я стал частью Оран Мор, Оран Мор — частью меня.
Послышался боевой клич, и домовая стража Мелвиса под стук копыт вылетела на площадь. Воины прискакали с виллы, на которой укрылись горожане, и, напрасно прождав нападения, ринулись нам на помощь.
В следующий миг я понял, что победа за нами. Во мне поднялась волна неуемной радости, я различил высокий боевой клич, торжествующий вопль, и узнал свой собственный голос.
Враги, как один, повернулись на этот звук, и я с немыслимой ясностью увидел, как отчаяние исказило их лица. Они поняли, что обречены.
Мой клич перешел в победную песнь. Я бросился на выручку теснимым братьям по оружию, упоение разливалось по жилам и рвалось из глотки словами песни. Никто не мог устоять передо мной. Ирландцы бежали в страхе.
В один миг я был здесь, отбивал товарища у врагов, тащивших его на смерть, в другой — на противоположном конце площади, вырывал оружие у противника и отдавал другу. Раз я успел подхватить и усадить обратно выпавшего из седла воина. И все это время голос мой звенел не смолкая. Я был неуязвим.
Мелвис подъехал ко мне, трое наших воинов — за ним. Я отсалютовал мечом и увидел, что лицо короля бледно под кровью и потом, глаза остановились. Правая рука была рассечена, но он не обращал на это внимания.
Мелвис коснулся меня дрожащей ладонью, я видел, что губы его шевелятся, но слова даются с трудом.
— Довольно, Мирддин. Все позади.
Я осклабился и дико захохотал.
— Гляди! — воскликнул он, тряся меня за плечо. — Посмотри вокруг. Мы победили!
Я вгляделся сквозь застилавший глаза туман. По всей площади лежали трупы. Запах мертвечины царапал ноздри.
Меня стал бить озноб. Последнее, что я увидел, — солнце прямо в глаза и облака, словно птицы, несущиеся по кругу.
Помню, как мы въехали на виллу, помню невнятный гул голосов. Помню, что пил какую-то горечь, и потом меня рвало. Помню, что проснулся в холодном поту от звона стали о сталь, тьму вокруг озаряли языки пламени. Помню, что плыл в необъятном море, а вокруг ревела и грохотала вода.
Помню, наконец, что взбирался на крутой склон и стоял на пронизывающем ветру, а впереди наливалась кровью заря…
Боевое исступление пришло и ушло. Когда я снова проснулся, мама внимательно разглядывала меня, щупала лоб, но признала, что ночной недуг покинул меня.
— Мы беспокоились о тебе, Мерлин, — сказала она. — Думали, ты ранен, но на тебе нет даже синяка. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, мама. — Вот все, что я сказал. Не мог же я объяснить то, чего сам не понимал!
После завтрака я услышал какой-то шум за дверьми и вышел во двор, где нашел Мелвиса и стражников, многие из которых сражались вчера бок о бок с нами. Впрочем, на вилле они все вместе собирались редко, поскольку король поочередно отправлял их нести дозор на границе.
Весть о вчерашнем нападении собрала всех вождей и воинов. Пришли и многие горожане, так что на дворе яблоку негде было упасть.
Мелвис обращался к ним, но, когда я вышел, воцарилась тишина. Без всякой задней мысли, думая просто присоединиться к собравшимся, я встал рядом с королем. Кто-то протиснулся ко мне из толпы, и я узнал Блеза.
Он воздел посох и запел громко:
Трижды тридцать витязей дерзких
Полегли под мечом его острым;
Кровь побежденных молчит,
Скорбь объяла их дома.
Очи поверженных — добыча вранов,
Хвалу храбрецу воспойте уста.
Из сердца героя восстал избавитель —
Искусный воин, исполин в битве;
Сталью острой разил супостата;
Страшны были воителей вопли.
Прославьте его, доблестные мужи, превознесите,
Пусть повсюду прогремит его имя!
Славословьте своего Избавителя,
Стеной стальною вас оградившего.
Отважные мужи! Славные родом!
Воздайте честь имени Мирддина!
Закончив, Блез низко поклонился, положил к моим ногам свой посох и отступил назад. Некоторое время все стояли молча. Никто не двигался.
