Он сказал это буднично, но настолько же серьезно, насколько и искренне.
— Так ты тоже ее видел? — спросил я, позабыв, что так и не рассказал ему про видение.
— Да, кажется. — Дедушка подмигнул мне. — Значит, ты знаешь.
— Что она существует? Да, думаю, это так.
— Смог ли ты к ней прикоснуться? — спросил он с тихим почтением.
Я покачал головой.
— Нет, как и у тебя, это было только видение.
— А… — Он сел и положил мокрый шест на колени. Молчание заполняли тихий плеск воды под днищем да кваканье лягушек. Аваллах снова заговорил. Теперь он впервые в жизни обращался ко мне, как к брату.
— Знаешь, — сказал он, — до сей минуты я думал, что чаша Господня ускользает от меня из-за великого греха моей жизни…
— Ну, дедушка, ты грешил не больше других. Меньше, чем многие, которых я могу назвать. И потом, Бог простил тебя…
Из моей попытки утешить его ничего не вышло, сомневаюсь, что Аваллах вообще слышал мои слова, потому что он продолжал:
— Я дал жизнь Моргане.
При звуке этого имени сердце в моей груди налилось свинцовой тяжестью. Моргана… Что-то поделывала она, пока я жил вдали от мира людей? Чутье подсказывало мне, что она не сидела сложа руки. Она представилась мне жутким черным пауком, плетущим паутину смерти.
— Где Моргана? — спросил я, со страхом ожидая ответа. Мне надо было это знать.
Аваллах устало вздохнул.
— Она на Оркадах — это группа островков в Северном море. Думаю, для нее это самое подходящее место — по крайней мере, отсюда далеко.
Я слышал об этом островном королевстве. На языке бриттов его зовут Инисоедд Эрх — Острова Страха. Теперь я знал, почему.
— Что она там делает?
Король-рыболов устало вздохнул. Тот, кто не испытывал такого раскаяния, не поймет страданий родителя, чей ребенок сбился с пути. Однако он нес свою муку, как пристало королю, — без самооправданий и жалости к себе.
— Что делает Моргана, знает только она сама. Впрочем, недавно мы слышали, что она вышла замуж за короля по имени Лот и у них есть дети. Я ничего не знаю ни о нем самом, ни о его злополучном потомстве, но с севера доходят вести о неописуемых мерзостях и ужасах. Разумеется, это ее рук дело, но что она затевает — я угадать не могу.
Я более-менее догадывался, что она затевает.
— Что-нибудь говорят о ее детях?
— Только то, что они живы. Но даже и это неточно… Так, россказни путешественников да неясные слухи.
Моргана, надо отдать ей должное, выучилась терпению. Она выжидает, без сомнения, совершенствуясь в своем искусстве и запретной науке древних, набираясь силы и черной мудрости. Вероятно, она понимает, что время нанести удар еще не пришло. Вскоре в стране наступит хаос — ей только того и нужно. Тут-то она и выступит, и мы — тут обольщаться нечего — это почувствуем.
В этот момент мне стало ясно, что беды Британии нельзя рассматривать отдельно от Морганы. Сам факт, что она выбрала в мужья бритта — жители Оркад скорее бритты, чем пикты или ирландцы, — означает, что с нашей последней встречи ее притязания только выросли. Тогда ей было довольно терзать одну-две души, теперь понадобилось целое королевство.
Великий Свет, будь крепким щитом Твоим воинам, будь самой сталью в их руках!
Мне приходило в голову воспользоваться провидческой чашей, чтобы узнать, что там затевает Моргана. Как ни мало хотелось мне с ней встречаться, я мог бы это сделать. Все же мне представлялось, что лучше не привлекать к себе ее внимания. Кто знает, какие силы ей подвластны? Вполне вероятно, она уже проведала, что я вернулся к живым, а нет — так скоро узнает. Пусть лучше ждет и гадает. Не стоит сообщать врагу, где ты и каковы твои силы.
— Послушай меня, Аваллах, — сказал я, — тебе нечего корить себя за Моргану. Ты не отвечаешь за ее зло.
— Не отвечаю? — Он скривился, словно во рту у него была какая-то гадость. — Я ее отец, Мерлин. О, чего бы я ни отдал, чтобы… чтобы…
— Чтобы да кабы! Ты сам слышишь, что говоришь? — воскликнул я в сердцах. — Нельзя ничего вернуть!
Дед взглянул на меня с мягким упреком.
— Да, Мерлин, ничего не воротишь, — печально сказал он. — Все свои промахи мы унесем с собою в могилу.
Больше мы об этом не говорили, перейдя на более приятные темы. Однако я продолжал думать, почему его слова вызвали во мне такой резкий отклик.
— Он действительно корит себя, — сказала Харита, когда я пересказал ей наш разговор. — Считает, что это его вина.
— Никто не может отвечать за другого, — упорствовал я.
Мама улыбнулся.
— Такое уже было, разве ты забыл? Почему бы этому не случиться снова?
Я не забыл, но сейчас увидел это в несколько ином свете. Хотела ли Харита сказать, что Аваллах намерен как-то искупить грехи Морганы? Мысль эта была для меня новой.
— Не позволяй ему, — сказал я. — Ни в коем случае.
— Мерлин, — произнесла она успокаивающе, — в чем дело? Что тебя гнетет? Скажи мне!
Я вздохнул и покачал головой.
— Пустяки, пройдет. — Почему-то я вспомнил о Мелвисе и заговорил про него. — Скажи мне, как умер Мелвис?
— На Маридун напали, — объяснила Харита. — Мелвис разбил противника на побережье и возвращался с частью своих людей. Он попал в западню, виллу сожгли…
Пока она говорила, мое воображение наполнили картины столь жуткие, что по телу прошла дрожь. Мама прервала рассказ.
— Что случилось, Мерлин?
Прошло несколько мгновений, прежде чем я смог заговорить.
— Грядут великие испытания, — сказал я. — Многие падут во тьме, многие ей покорятся. — Я мрачно взглянул на нее; перед глазами еще стояли ужасные видения. — Воистину, никто из живущих не переживал таких бедствий.
— Я пережила, Мерлин, — молвила она в ответ на нотку отчаяния в моем голосе. — Я, и Аваллах, и все, кто были с нами.
— Мама, оглядись, их все меньше и меньше год от года.
То были жестокие слова. Не знаю, почему я их произнес. В следующий миг я готов был ослепнуть, лишь бы вернуть их назад.
Харита печально кивнула:
— Да, соколик мой. Нас меньше с каждым годом. Мой брат Майлдун умер прошлой зимой. — Она опустила глаза. — Раньше я надеялась, что твой отец… что мы с Талиесином… что в этом будущее. Однако этому не суждено было сбыться. Да, дни наши на этой земле сочтены, и вскоре мы вслед за остальными первенцами Земли уйдем в прах.
— Просто, мама, мне не следовало так говорить. Прости.
— Это чистая правда, Мерлин. Не надо извиняться за правду. — Она подняла голову и взглянула мне прямо в глаза. — Но есть более великая Правда, которая не должна умолкнуть: Царство Лета. Покуда я жива, живет и оно. И в тебе тоже, Мерлин, и во всех, кто верит и идет следом.
