Однако мало-помалу начало сказываться численное превосходство противника. Когда выдохся первый порыв, Хенгист сумел обойти нас с флангов, и Аврелий вынужден был, ослабив центр, перебросить туда часть людей, чтобы не оказаться в кольце.
— Утер или подоспеет сейчас, или будет нас хоронить, — мрачно промолвил Верховный король, вынимая из ножен меч. — Без конницы мы центр долго не удержим.
Я уже вынул меч, но сейчас опустил его и сказал:
— Мой король, победа наша! Вырвем ее у язычника и покажем ему, что такое бритты во гневе.
Аврелий улыбнулся.
— Верю, ты говоришь искренне, Мерлин.
— Лишь глупец шутит на поле битвы.
— Что ж, попробуем. — И Аврелий, пришпорив коня, устремился в бой.
Как я уже говорил, центр наш поредел и мог не сдержать вражеского натиска. Сюда и помчался Аврелий, не думая о собственной безопасности.
Утер был бы вне себя; он всячески ограждал брата, стараясь по возможности держать его дальше от боя. Объяснял он это так: «Я выиграл столько сражений, чтоб сделать его Верховным королем! Не хватало мне теперь, чтоб он сунул башку под вражеский меч».
У Аврелия не было чувства опасности. Он не умел взвешивать риск и потому совершал поступки, которые в одних обстоятельствах могут быть сочтены доблестными, в других — опрометчивыми. Утер оберегал брата, потому что знал это его свойство.
Однако сейчас Утера рядом не было, и Аврелий, видя слабое место, поспешил закрыть его своей грудью. Я никогда не видел, чтобы человек был так беспечен в бою. Любо было смотреть, как он бьется. И страшно.
Страшно, потому что мне выпало его беречь, а эта задача оказалась не из простых. Аврелий рисковал за двоих, а я еле-еле поспевал за ним. За себя я не боялся; такая мысль даже не приходила мне в голову. А вот за Аврелия переживал, потому что Утер говорил правду: мы немало претерпели, чтобы возвести его на верховный престол. Я решил, что не дам ему понапрасну сложить голову — пусть даже геройски!
Мы бились плечом к плечу, мой король и я. Словно близнецы, сросшиеся от рождения, мы разом наносили удары. Враги падали перед нами, а наши соратники, видя, как король врубается в гущу сечи, приободрялись и удваивали усилия. Однако, несмотря ни на что, враг по-прежнему теснил нас.
С каждым новым натиском мы отступали. Словно морской вал на берег, враги накатывали на нас, камень за камнем, песчинка за песчинкой увлекая нас в бушующий водоворот. Каждая новая волна отдавалась в моих костях. И я ждал, когда же войду в то странное зачарованное состояние, в котором привык биться.
Однако этого не происходило.
Я сообразил, что не приходил в боевое исступление со времени Годдеу. Мне пока не случилось показать себя в битвах на стороне Аврелия. По правде сказать, до сего дня я ни разу не обнажил меч — не было нужды.
Однако сейчас сражаться пришлось, и я сражался, как все, с тоской вспоминая свой старый меч, о который другие клинки разбивались, словно стекляшки. Великий меч Аваллаха, подаренный мне Харитой давным-давно. Что сталось с ним?
Неужто и он, как многое другое, лежит в Годдеу?
Глупец! Разве сейчас время думать о таких вещах? Уберечь жизнь свою и Аврелия — вот единственная задача, тем более трудная, что король нисколько не думал о себе.
Нас теснили прочь от реки, и нам приходилось отходить, чтобы не оказаться в окружении. Бой теперь шел вдали от брода, но англы, юты, ирландцы и пикты еще продолжали переходить Нене. Трудно поверить, но большая часть Хенгистова войска по-прежнему оставалась на другом берегу!
Скоро они раздавят нас своим числом.
Где Утер?
«Великий Свет, — молился я, — если Ты намерен спасти нас сегодня, пусть это случится сейчас!»
Мы, крепко стиснув зубы, рубились с противником, каждым ударом сражая врага, но продолжали отступать по мере того, как все новые и новые варвары форсировали реку. Один за другим отряды обходили нас с фланга. Мы были почти окружены, и вражеское кольцо сжималось — смертельное кольцо, как называют его воины, ибо спасения из него нет.
Где Утер?
Саксы, сочтя, по всей видимости, что союзники нас покинули, вопили и призывали своих жутких богов — Одина, Тиу и Тора, — чтобы рубить, убивать, калечить. Одержимые жаждой крови, они бились, не щадя сил.
Я разил всякий раз, как замечал незащищенный участок тела, без устали, словно жнец перед надвигающейся грозой. Я собрал богатый урожай, но жатва не доставила мне радости. Люди падали под моим сверкающим клинком или под копытами моего скакуна. Другие дико кричали, лишившись руки или ноги; закаленные воины вопили от ран. Я видел некогда прекрасные лица — загорелые, обрамленные светлыми волосами, с глазами цвета зимнего льда — искаженными гримасой боли, израненными, залитыми кровью.
Однако, сколько б я ни убивал, врагов меньше не становилось. Они лезли со всех сторон, размахивая зазубренными топорами. Один из их предводителей с оглушительным воплем прыгнул к моей лошади и, обхватив ее рукой за шею, замахнулся на меня топором.
Я откинулся в седле. Окровавленное лезвие рассекло воздух там, где только что была моя голова. Я сделал выпад, и острие меча вошло ему под ребра. Он с криком выронил топор и, уже падая, обеими руками повис на моем мече в надежде увлечь меня на землю. Меня тащило вниз, и один из его товарищей в остервенении поднял топор, чтобы рассечь мне череп.
Я видел, как лезвие взмыло в воздух. В следующий миг из запястья врага хлынула кровь и топор отлетел прочь. Это подоспел на выручку Пеллеас; уже не впервые за этот день его меч избавил меня от смерти. «Будь с королем!» — крикнул я, вырывая у мертвеца меч. Пеллеас повернулся и поскакал вслед за Аврелием. Тот во весь опор мчался вперед, оставляя за собой груду поверженных тел.
Бритты бились, как богатыри. Не было еще войска доблестней… Но мы не могли переломить ход битвы. На место поверженного врага вставали четверо новых; мы поразили тысячу, но оставалось еще пять. Тем временем наши храбрые соратники гибли в безжалостной бойне.
Враг уже полностью окружил нас. Аврелий приказал поворачивать. С этого начинается разгром войска. Поняв, что мы обречены, мы бросились на прорыв. Не знаю, откуда взялись у нас силы, но с молитвами и ругательствами, сжимая сломанные клинки, мы вновь отбросили вопящих берсерков.
Хенгист в ярости бросил на нас остальное воинство; всех, кроме хускарлов — своей личной дружины, куда отбирали самых сильных и страшных саксонских воинов. Он хотел окончательно раздавить нас.
Враги бежали через реку навстречу нам, и на их лицах было упоение ненавистью. Неприятель медленно сминал наши ряды. Головы наших соратников уже торчали на верхушках длинных вражеских копий. По воздуху плыл запах горящей плоти. Хенгист праздновал победу, не дожидаясь конца сражения.
Однако праздновал он рано, потому что битва еще не закончилась.
