Усевшись на диванчик, Екатерина, в который раз за много лет, оглядев комнату, сказала:
— Люблю и зеленый и красный цвет. Они, как будто успокаивают душу.
— Красота всегда радует.
Екатерина одарила его ласковым взглядом:
— Как оно может статься, чтоб красота не радовала, красавец мой?
Платон Александровиж, надменно улыбнушись, склонился над ее рукой. Екатерина привычно пригладила его черные кудри.
— Так каково же ваше решение? — вернулась к расспросам императрица.
Зубов, не мешкая, ответствовал:
— Отправляем войска, будем восстанавливать крепости.
— Браво, Платон Александрович, вы изволили принять отменное решение!
— Стараемся, тщимся на благо отечеству и нашей императрицы, Вашего Величества! Кстати, — Зубов чуть помешкав, с некоторым недоумением полюбопытствовал:
— Известно мне стало, Екатерина Алексеева, вы изволили приказать удалить со двора графа Федора Гавриловича Головина?
— А вы бы оного не желали, Платон Александрович? — спросила, спокойно взглянув ему в глаза, императрица.
Платон, закинув ногу за ногу, поправил шейный платок:
— Мы, вообще-то, приятельствуем, государыня-матушка. Я с ним в весьма знатных отношениях…
— Понимаю, Платон, но ничем помочь сему тщеславному, злоязычному, страстно все критикующему молодцу, не могу. Беспрестанные его вмешательства в чужие дела, споры, выяснения отношений раздражают людей и меня в том числе. Чего ради я должна сподобиться терпеть таковое в собственном дворе. Он видом сокол, а голосом ворона! Пусть поточит свой язык при Неаполитанском дворе, я посылаю его туда посланником на место скончавшегося Павла Мартыновича Скавронского. Сказать правду, от покойного было там мало пользы, вот пусть тамо граф Головкин и покажет свой острый ум в полной мере.
— Жаль! С ним мне всегда было весело.
— Неужто? — Екатерина поправила на рукаве кружева. — Я ведаю одно: с кем поведешься — от того и наберешься. Для чего тебе таковой приятель? Мне мнится, он играет веселость, ведь известно, что «тому тяжело, кто помнит зло». Кстати, можливо, вы не знаете, Платон Александрович, но не успел Павел Скавронский умереть, как твой приятель, Головкин, уже острил, что жена покойного, Екатерина Васильевна, вовсе не станет горевать, живо найдет себе другого, якобы, даже знает кого! Мыслимо ли таковое поведение, таковое злословие? В чужом глазу сучок видит, в своем — бревна не замечает. Ты, чаю, ведаешь: «коли пришла честь — сумей её снесть». Он ее не снес. А ведь приехал гол, как сокол. Я его с братьями приютила, пригрела. Но со стороны сего красавца благодарности не увидела ни на грош! Язык его, враг его!
Зубов смущенно пожал плечом.
— И что же, известно, кто новый поклонник Скавронской? — полюбопытствовал он.
— Я не ведаю. А вы, естьли вас оное занимает, можете у него узнать, — ответила со скрытым сарказмом Екатерина. — Кстати, мне доложили, вы теперь в друзьях с генералом Кутузовым… Весьма одобряю.
— О, да, он — достойный вояка.
— И, заметьте, Кутузов замечательно ладит с людьми, он — настоящий дипломат. Суметь за единый год пребывания покорить сераскера Ахмед — пашу и самого султана Селима Третьего! Сие далеко не каждому дано.
Зубов, согласно кивнул. Вдруг засмеявшись, изрек:
— Он, сказывал, что побывал и в султанском серале и очаровал главную султаншу — Валидэ.
Екатерина улыбнулась:
— Об том ведаю… За оное, в Турции, мужчин карают смертью, но Селим предпочел не заметить дерзости моего посла…
Екатерина, не без гордости, намекала своему любимцу, что его не казнили, понеже он был посланником могущественной Российской императрицы. На что Платон, со смехом заметил:
— Знать, все одноглазые, Ваше Величество, великие дипломаты! Знать, сие у них в крови, понеже умеют покорять окружающих. Не инако!
— Может статься и так! — заулыбалась Екатерина, порадовавшись, что ее смышленый любимец и оное заметил.
— Кстати, — вспомнил граф, — он, как и князь Потемкин, умеет прекрасно подражать людским голосам… и прекрасно готовит для меня турецкое кофе. В Турции он научился его варить на особливый лад.
— Кофе, на особливый лад? — заинтересовалась Екатерина. — Надобно и мне испробовать…
— Непременно, государыня-матушка. Он приходит ко мне за час до моего пробуждения, варит его и приносит мне, когда я еще в постели.
— На виду у всех посетителей?
— А что ему стесняться, матушка?
Екатерина усмехнувшись, ничего не сказала в ответ.
Платон, подойдя к руке и поцеловав в щеку, ушел, а она все еще размышляла о своем вернувшемся из Турции генерал-поручике Михаиле Кутузове.
Записки императрицы:
По рекомендации Мельхиора Гримма, к нам в столицу прибыл маркиз генерал-поручик де Ламбер, состоящий прежде на службе герцога Брауншвейгского. Он эмигрировал после неудачного похода принцев в 1792 году. Теперь я часто встречаюсь с тремя французами: де Ламбером, Эстергази и Шаузелем.
* * *
Императрица Екатерина, занятая по большей части Польскими и Французскими делами, хотя и более не было на свете князя Потемкина, все-таки не оставляла свои планы касательно «Греческого прожекта» и возрождения Византии. Послав в Константинополь Михаила Кутузова вместе с Виктором Кочубеем, племянником действительного тайного советника, графа Александра Безбородко, можливо сказать, не особо надеялась на их дипломатические таланты. Однако через некоторое время с удивлением узнала, что Кутузов оказался прекрасным посланником, сумевшим за полгода очаровать весь турецкий двор, который был удивлен тому, что человек столь ужасный в баталиях, мог быть столь любезен в обществе. Теперь Кутузов пребывал еще в отпуске, ожидая нового назначение. Императрица Екатерина Алексеевна положила назначить его директором Сухопутного шляхетского кадетского корпуса, а такожде командующим и инспектором войск в Финляндии.
Мысли Екатерины оборатились к ее любимцу, понеже сегодни граф Платон Зубов, быв в настроении, поговорил с нею весьма ладно, что случалось последнее время не часто. Зачастую он куксился, часто болел, был не в настроении. Екатерина тщилась обхаживать его, но безрезультатно. Причина оного обозначилась довольно скоро и весьма неожиданно для императрицы. Все дело оказалось в скандальной влюбленности Платона Александровича в Великую княгиню Елизавету Алексеевну. Влюбившись в жену Великого князя и не получив ответных чувств, Платон Зубов, с расстройства, заставляя играть для себя флейтиста, целыми днями лежал на мягком, обитом золотой тканью, диване. Прекрасные звуки музыки, соответствуя его настроению, сжимали сердце, наводили на него тоску и горькое сожаление о безответной любви.
Преследование Елизаветы Алексеевны со стороны любимца государыни заметили царедворцы, и оная новость передавалась из уст в уста. Узнали об том и Адам Чарторыйский, тоже весьма настойчивый поклонник Ея Высочества, и Николай Новосильцев, и Великий князь Константин Павлович. Дошло и до Александра Павловича, коий был весьма тем шокинирован. Он не знал, что и делать. Сказать напрямую императрице, означало огорчить любимую бабушку, как женщину. К тому же вызывать скандал ему отнюдь не хотелось, ведь всемогущая бабушка, любя его, могла весьма круто обойтись с сим неудачливым поклонником Елизаветы Алексеевны. С расстройства Александр написал другу Виктору Кочубею в Константинополь откровенное письмо, отмечая:
