— Колико же сей человек сделал для России! Как Бецкой был прав, утверждая, что человек от природы не зол, а добр, и душа ребенка подобна воску, на котором можно писать, что угодно. Я убедилась в том на своих внуках.
Трощинский согласно кивнул:
— Что и говорить: кто бы позаботился об образовании безродных детей, детей низшего класса…
— Кто теперь займет когда-нибудь его место? — посетовал Морков.
— Надобно, как он — любить свое дело. Как любил свое дело, к примеру, князь Потемкин. А то все токмо завидовать горазды, — вдруг изволила заявить недовольным тоном Екатерина. — До того люди дошли в своей злой зависти, что дальше некуда, — говорила она с возмущением, обращаясь к Безбородке. — Помните, граф, какой-то саксонец, Георг фон Гельбиг, коий сам не участвовал в нашей поездке в Крым, посмел очернить имя Светлейшего князя Таврического!
— И откуда у людей таковое воображение, — вторил ей советник. — Потемкинские деревни! Дескать, все деревни, что мы видели своими глазами, на самом деле «ложная видимость». Какая наглость! Стало быть, и вы, и я, и тысячи других не имели глаз.
— У меня, как раз, очень хорошее зрение, чем я страдаю, так дальнозоркостью. Поелику, все, что вдали я прекрасно различаю.
— Я не страдаю глазами, но прекрасно видел, что деревни оные не были бутафорскими, как сей негодный фон Гельбиг смеет утверждать. Нет на него князя Потемкина, он бы его из под земли достал и носом ткнул куда надо.
— Нет, как можливо было таковое токмо подумать, подлый пруссак! Сказать, что одни и те же стада перегонялись ночью по берегам Днепра, одни и те же селяне выходили приветствовать нас… Как земля носит таких лжецов, а еще и посланник… — раскрасневшееся лицо императрицы исказилось.
Екатерина, перебирая свои кисейные оборки, продолжала нервно изражаться:
— Мне в Киеве все уши прожужжали, что князь и то не сделал, и се скрыл. Потому я рвалась скорее в Крым посмотреть так ли это?
— Боже, сам Римский император Иосиф Второй не мог скрыть своего восхищения от дел рук его, — с не ложным удовольствием вспомнил Безбородко.
— Никто и ногтя не стоит Таврического князя! Царство ему небесное! Одним словом: «всякий родится, да не всякий в люди годится», как сей саксонец Гельбиг! — завершила свою гневную тираду государыня Екатерина Алексеевна и перекрестилась. За ней торопливо осенили себя крестом и Безбородко и остальные.
— Александр Андреевич, на самом деле, — не могла успокоиться Екатерина, — ужели возможно такие массы крестьян и животных переместить со скоростью движения флотилии?
— Тем более по ночам! — сверкнул заплывшими глазами секретарь.
— Вот-вот! По ночам. И ведь верят токмо потому, что от зависти головы застилает ненависть.
— Бог им судья, государыня! Мы-то с вами знаем правду.
Императрица паки не удержалась:
— Сей пройдоха и враль, изволил утверждать, что народ сгоняли, чтоб приветствовать меня.
Граф Морков хмыкнул:
— Безродный саксонец не ведает, государыня, что наш народ не надобно сгонять. Его, напротив, не удержать было бы, даже, ежели не пускали вас увидеть. Ведь со времен Петра Первого, ни один царь не удостаивал южную Россию своим посещением. Кто же не поспешил бы увидеть императрицу? — Токмо ленивый. Вспомните, Ваше Величество, когда мы были три дня в Смоленске: народ стекался за сотни верст, чтобы посмотреть на вас хоть издалече.
Екатерина, немного успокоившись, благодарно посмотрела на своих секретарей. Повеселев, она испросила Безбородку:
— Думаете, Александр Андреевич, потомки не станут плохо думать о князе Таврическом?
— Ни в коем случае, государыня!
Екатерина неуверенно кивнула:
— Хотелось бы мне, чтоб все знали, что он был «и велик телом, да и не мал делом!»
— Честное слово, хочется послать какого-нибудь смельчака, дабы он научил сего проходимца, как обходиться с именем Потемкина, — вдруг изрек Морков.
— А таковые есть, — робко вступил в разговор Трощинский. Екатерина не замедлила вскинуть на него удивленные глаза: — Кто же?
— А хотя бы молодой конногвардеец подпоручик Саблуков, честный и прямой малый. Рыцарь без страха и упрека, из богатой семьи Саблуковых. Образован, знает четыре языка. Не имея покровителей, он пользуется уважением и благосклонностью даже Великого князя…
— Да, — подхватил Морков, — я тоже заметил, сей Саблуков всегда спокойно смотрит в глаза Павлу Петровичу и умеет сдерживать порывы такой вспыльчивой натуры, как Великий князь Константин.
Императрица, слушавшая с аттенцией, недоверчиво промолвила:
— Неужто Великий князь так относится к оному Саблукову? — она помолчала. — Помню-помню сего красивого конногвардейца. Пришлось мне с ним и говорить. Отец его стоял во главе государственного казначейства, и в его обязанности, между прочим, входило выдавать нашим Высочествам их жалованье и лично принимать от них расписку в счетную книгу казначейства.
Екатерина ласково посмотрела на Трощинского, коий сразу залившись румянцем, опустил глаза. Екатерина прошлась по свободному месту между столом и диваном к окну и назад.
— Во время поездок, — продолжила она, — кои он совершал, для сей цели, в Гатчину и Павловск, с отцом бывал и юный Саблуков. Помнится, на мой вопрос, что ему нравится в Гатчине, где, как вы знаете, выстроен форштадт, как в мелких германских городах, имеются заставы, казармы, конюшни и строения точь такие, как в Пруссии, сей отрок ответствовал, что все там так, как бы в другом государстве. Что касается войск, здесь расположенных, то отпрыск Саблукова был готов побиться об заклад, что они токмо пришли из Берлина.
— Занятный малый…, — заметил граф Морков.
— Для чего же, сей рыцарь досель не представлен мне? — вдруг испросила государыня.
Граф Александр Андреевич поспешил заверить:
— Естьли прикажете, Ваше Величество, завтрева же Николай Саблуков будет здесь!
Екатерина, подумав, изволила изречь:
— Завтрева бал в честь дня рождения Его Высочества. Кстати, тамо должон быть и любимец покойного Светлейшего князя.
Екатерина замолчала. Безбородко не дождавшись, испросил: — Кто же сей человек?
— Представьте себе, граф, тот самый Качиони, грек, флотоводец, отправивший на тот свет множество османов во второй турецкой войне. Не захотел подчиниться Ясскому мирному договору и самостоятельно воевал на наших кораблях с турками. Те подступали к нему с большими деньгами, предлагали служить султану, якобы тот обещал простить ему прежние победы, но грек не согласился. Тогда, естественно, турки и французы устроили ему ловушку, из которой он с трудом с товарищами ушел. Сказывают, он скитался потом года два без гроша.
— Колико же ему лет? — полюбопытствовал Морков.
