Густав невесело повесил голову:
— Она хороша. Но сердце не лежит к ней, тем паче, что она желает оставаться православной. Почему-то вам императрица не позволила остаться лютеранкой.
Луиза грустно отвела глаза.
— Да, Ваше Величество… Но вы знаете, я полюбила православие. Коли любишь мужа, то и вероисповедание, и обычаи, и все его окружение будешь любить. Les mariages sont ecrits le ciel.
— В том-то и дело! Получается так, что меня так не любят, как вы любите своего супруга!
Густав, распрощавшись, удалился в грустном раздумье. После того разговора с женой Великого князя Александра, он паки встречался на приемах с Александрой Павловной колико раз, разговаривал с ней, но далеко не так искренне. Великая княжна несомненно была красавицей и умницей и, кажется, она не ложно расположена к нему… Но нет, токмо Елизавета Алексеевна или подобная ей, есть то, о чем он мечтает! Чем он хуже русского цесаревича Александра? Ничем! Стало быть, решено! Женой его станет всенепременно Фредерика Баденская!
* * *
Отпраздновав Новогодние и рождественские праздники при дворе Зимнего, в середине генваря девяносто шестого года, Александр Васильевич Суворов был отправлен на дней десять в Финляндию осмотреть, возведенные им там колико лет назад, укрепления. Что он и учинил с удовольствием, при этом изрядно напугав шведов. Возвратившись, после инспекции финских границ, в Санкт-Петербург, фельдмаршал окунулся в беспокойную военную атмосферу. Токмо и было слышно, что вот-вот начнется война с Францией. В городе, и при дворе часто звучало имя бригадного генерала Наполеона Боунапарта, которое стало известно еще три года назад, когда он, артиллерийский капитан, штурмом взял захваченный роялистами Тулон, за что сразу же был произведен в генералы. В скорости о нем заговорили, как о кровавом чудовище, расстрелявшем из пушек мятежников-роялистов прямо в центре Парижа, покрыв площадь перед папертью церкви Святого Роха телами погибших. Теперь же Боунапарт, направленный в Италию, уже главнокомандующим армией, с первых же шагов стал громить австрийцев и их союзников.
В то самое время Суворова назначили главнокомандующим армией в Новороссию, с тем, чтобы фельдмаршал примерно подготовил солдат и офицеров к походу на безбожных санкюлотов — французских буржуа. В середине марта фельдмаршалу Александру Васильевичу Суворову было назначено ехать в город Тульчин, где стоял штаб его армии. Выехал он туда с своим адъютантом, генералом Волконским, коий, шутя, говаривал:
— Может статься, сей Тульчин, станет для меня Тулоном, как для Наполеона?
— Может статься… Стало быть, давай, дерзай, — посмеивался в ответ граф Суворов.
Прибыв на место, фельдмаршал занялся интенсивной боевой подготовкой войск. Так увлеченно он занимался обучением солдат тридцать лет назад, еще в Суздали, в начале своей военной карьеры. В свои шестьдесят пять лет, накопив разнообразный, богатый боевой и жизненный опыт, какой едва ли имелся у кого-нибудь из известных ему генералов, он продолжал работать над книгой о военном деле, не забывая пристально следить, как движется по Италии Боунапарт. В восхищении от его успехов, он даже отписал своему племяннику генералу князю Алексею Ивановичу Горчакову письмо, в котором сетовал касательно молодого французского генерала:
«О, как шагает сей юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает и природу, и людей; он обошел Альпы, как будто их не было вовсе… Казалось, что неприятель токмо тогда замечал его солдат, когда он устремлял, словно Юпитер, свою молнию, сея повсюду страх и поражая рассеянные толпы австрийцев и пьемонтцев… Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто. Ему ведома неодолимая сила натиска — более не надобно. В действиях свободен он, как воздух, которым дышит; он движет полки свои, бьется и побеждает по воле своей.
Меж тем, покуда мир европейский и тактика обновляются, я цепенею в постыдном бездействии: я изнемогаю под бременем жизни праздной и бесполезной».
Екатерине было известно, что фельдмаршал скучал и рвался вести войска в бой, поелику, ею был заготовлен рескрипт о назначении Суворова главнокомандующим действующей армией, но сие назначение фельдмаршал не успел получить.
* * *
Десятого сентября, в торжественном Тронном зале дворца собрался весь двор, все сановники и генералы первых четырех классов, все иностранные резиденты. Под звуки фанфар вошла величественная и неотразимая императрица Екатерина Алексеевна в бархатном голубом платье с широким серебряным поясом, в короне и мантии и, поклонившись, как всегда, на три стороны, прошла сквозь ряды склоненных перед ней гостей. Сев на золоченный с красной обивкой трон, она обратила глаза в сторону внучки, судьба коей решалась в этот час. Взволнованная хрупкая красавица — невеста, Александра Павловна, отделившись от родителей, сестер и братьев, стоявших чуть поотдаль от трона, подошла и встала рядом с императрицей. Екатерина, милостиво улыбнувшись, кивнула ей.
Официально двор был приглашен токмо к балу. Однако, собравшийся двор пребывал в ожидании важного события. Ждали жениха, но он почему-то не появлялся. Устав ждать, в нетерпении, Екатерина послала Платона Зубова и графа Моркова в апартаменты Густава. Они вернулись через час, но без жениха. Оказалось, что юный король, запершись в своей комнате, категорически потребовал перехода Александры Павловны в протестантство, в противном же случае, объявлял свое сватовство недействительным. И даже его дядя, герцог Карл, ничего не мог поделать с упрямым племянником. Когда князь Зубов тихо докладывал на ухо императрице, что обручение не может состояться, от удивления, Ея Величество некоторое время оставалась с полуоткрытым ртом и неподвижным взглядом, не в состоянии выговорить ни единого слова, допрежь камердинер Захар Зотов не поднес ей стакан воды. Граф Аркадий Морков, подойдя к Великому князю, тоже сообщил ему на ухо о случившемся. Отец невесты, Павел Петрович, сильно побледнев, приказал сыновьям увести Александру Павловну, коя еще ничего не ведала.
Бал начался, но Екатерина, покинув Тронный зал, под руку с Платоном Зубовым, едва дошла до своей постели. За Роджерсоном уже послали.
В своих покоях Екатерина, выпроводив всех придворных и даже Платона Александровича, грузно откинувшись на подушки, потрогала онемевшую щеку. Устало, отяжелевшей рукой, сняла с себя диадему. Хмуро оглядела спальню: она ей показалась огромной, такожде, как и две кровати, поставленные в глубокой нише, как бы отделенной от всей остальной части спальной комнаты. Взгляд паки упал на календарь. Да, сегодни понедельник, десятое сентября, обычный вечер. Вчера был прекрасный день, она вместе с любезным Платоном выстояла в Церкви заутреню, засим поехали в Царское село, где отобедали. Вечером, по его приглашению, прогулялись по зелёным аллеям добрых два часа. Екатерина не уставала умиляться, глядя на молодую мужественную красоту своего фаворита, ну и, соответственно, впитывала в себя его учтивость и всякие любезности. Екатерина, в раздумье, потерла переносицу. И почему его недолюбливает челядь, да и многие царедворцы? Екатерина сама себе поразилась: для чего это она думает о таковых пустяках, когда надобно думать об ужасе сотворенным сегодни королем Густавом? Какой позор! И зачем она настаивала на оном браке!? В голову пришла мысль, что здесь, знать, не правильно повел переговоры князь Зубов. К чему было настаивать на православии? Сей вопрос можливо было решить позже. Как же не гибок ее фаворит! Однако, что теперь думать об таком провале: что сделано, то сделано… Бедная Александра! Каково ей! И как зол, вестимо, ее отец!
