— «Le temps perdu ne se rattrape jamais».
На что тот сочувственно сжал ее руку, заметив ей:
— «Chaque chose en son temps».
Александр прав: всему свое время…
На следующее утро, она проснулась бодрой и веселой. Сегодни Ламбро Качиони должон был прийти с его морской водой. Будет лечить ее ноги, стало быть — будет с ним приятная беседа. На вопрос Марии Саввишны, как она почивала, Екатерина ответствовала, что давно так приятственно не спала. Приведя себя в порядок, она выпила поданный кофе, засим вышла в свою уборную, где никогда не задерживалась более десяти минут…
Резкая боль в области затылка пронзила Екатерину. Глаза застила темнота. Дыханье так перехватило, что она и пикнуть не могла. На голову, как будто упала огромная тяжесть. Ни поднять ee, ни глаза открыть она не могла. Тело в секунду одеревенело, и она упала, совершенно неловко: правая нога впереди, а левая — сзади, сама же завалилась чуть набок.
«Где же моя Мария Саввишна? — мелькнуло у нее в голове, — помоги, спаси меня, Саввишна!» Но шло время, ей казалось: уже и час прошел, но никто не появлялся. Голове как будто, стало чуть легче, и она попыталась открыть глаза. Все было, как во сне. Она с трудом приподняла веки и, вдруг, пред ней явились лица князя Потемкина и графа Ланского.
Оба улыбались и манили ее идти за собой. Они как будто разговаривали глазами, как будто она слышала слова князя: «Не бойся, ты недолго будешь мучиться, вскорости ты будешь с нами на небесах». «На небесах? — удивилась Екатерина. — Как на небесах?»
Снова тяжесть навалилась ей на голову с новой силой, и с новой силой пронзила боль в голове и в боку. Она паки потеряла сознание.
Вдруг она ощутила необыкновенную легкость, таковую, что, как пушинка взлетела, к своему вящему удивлению, к высокому потолку. Как таковое могло случиться? Екатерина не могла того понять. С высоты она увидела свое, некрасиво завалившееся, тело. Ему было худо, а она оного, находясь под потолком, не ощущала. Прямо около себя она увидела лицо Святого, которое она нередко рассматривала, спускаясь или поднимаясь по лестницам Зимнего дворца. Теперь оно было на расстоянии каких-то двух пядей. Святой печально, с укором всматривался в нее. Сердце Екатерины похолодело, она повернула голову в другую сторону и совсем рядом увидела святых, ангелов, архангелов, кои смотрели на нее, как бы приветствуя и ободряя. Сразу же на душе потеплело.
В это самое время, когда императрица лежала без сознания в своем туалете, ее второй камердинер Иван Владимирович Тюльпин, забеспокоился ее долгому отсутствию:
— Что-то императрица задерживается. Может, она куда вышла, — спросил он Перекусихину и Протасову.
Перекусихина настороженно посмотрела вокруг. Встала, выглянула в одну, затем другую дверь. Протасова все еще сидя в кресле, беспокойно спросила:
— Нет ее? Где ж она может быть?
Она, не на шутку заволновавшись, тоже встала и подошла к окну, выглянула на заснеженную улицу, как будто тамо могла быть государыня.
— В клозете она задерживается не более десяти минут, — напомнил камердинер Захар Зотов.
— Может статься, она надела шубу и вышла подышать воздухом? — спросила Перекусихина, заплетающимся языком. В глазах у нее стоял страх.
Протасова махнула на нее рукой:
— Что с тобой, голубушка? Ничего страшного не произошло. Сей же час ее найдем!
На Зотове тоже не было лица. Помрачнев, он тихо молвил:
— Пойду, посмотрю шкаф с ее шубами.
Все направились к шкафу, но все шубы и муфты были на месте.
Зотов метнулся к уборной. Постучав и не получив ответа, он осторожно приоткрыл дверь, но она полностью не открылась, что-то мешало. С трудом просунув голову и заглянув внутрь, Захар Константинович увидел, что дверь подпирает тело императрицы, сама она без чувств: лицо багрового цвета, глаза закрыты, из горла шел хрип.
Сверху Екатерина видела, что она очнулась, когда в лицо дунул легкий ветерок. Это ее верный Захар открыл клозет и звал на помощь. Дверь молниеносно сбили с петель.
Сразу несколько мужчин ухватились за тело императрицы, но сдвинуть ее бренное тело не смогли, понеже оно как будто одеревенело. Еще несколько человек присоединились и кое-как поволокли ее в спальню. Они не смогли, как не тщились, поднять ее на кровать. Поелику государыню положили на сафьяновый тюфяк, коий подстелила проворная Саввишна. Она же принесла стопку полотенец, чтобы оттирать какую-то темную жидкость, коя шла у нее горлом. Екатерина видела сверху, как ее тело с трудом дышало, боялось захлебнуться.
Сознание периодически покидало ее. Глаза больше не открывались. Какие-то темные тени, похожие на демонов перемежались со светлыми тенями, похожими на ангелов. Голоса людей, столпившихся вокруг нее, как будто вбивали толстые гвозди в ее голову, хотя все разговаривали тихо. Запыхавшись, в комнату вошли два лекаря. Почти следом, вбежал граф Платон Александрович. Испуганно взглянув на императрицу, он стал трясти ее тело, пытаясь привести в чувство. Один из лекарей отстранил его. Разрезали платье и стали осматривать так некрасиво расплывшееся тело. Перекусихина тут же накрыла ее розовым тонким расшитым покрывалом. Екатерины видела, как собственное ее лицо то краснело, то бледнело. Лекари спорили, пустить ли ей кровь, или надобно подождать доктора Роджерсона, коего, по разговорам окружающих, не оказалось дома. Напуганный, совершенно потерянный, Платон не разрешал пускать кровь.
Екатерине не хотелось, чтобы ее спасали. С высоты потолка, который она даже потрогала, но не ощутила, ей было легко и знатно. Куда-то уплыли все тяготы, она даже и не вспоминала о них. Она с любопытством всех разглядывала. У Платоши пересохли губы, глаза выражали страх и ужас. «Бедный, — подумала она, — что же его теперь ожидает?» Конечно, ему страшно, каковое теперь будет он занимать положение. Мысленно, Екатерина обратилась к нему: «Дурачок. Не бойся. Мой внучок, Александр, не станет обижать тебя. Он ведь совсем не похож на своего отца. Слава Богу, я успела написать завещание в его пользу. Царствовать будет он, а не его вздорный родитель!»
Прибыл Роджерсон. Пустили кровь, но было, как он сказал, поздно. Приложили к ногам шпанские мухи. Роджерсон определил, что удар последовал в голову и он смертельный.
Сдавленно плачущие и охающие, Перекусихина и Протасова, не отходили от болящей, постоянно оттирая полотенцами какую-то темную, мокрую, густую материю с ее губ.
Нет, Екатерина не хотела оживать. Комната, где лежало ее тело, наполнялось людьми. Вбежала, с лицом белее снега, с испуганными и неподвижными глазами, графиня Анна Нарышкина. Кинувшись к телу, она схватила ее руки, прижала их к лицу и забилась в плаче и причитаниях. Протасова и Перекусихина оттащили ее. Почти все присутствующие, кто громко, кто тихо заплакали. Екатерина в печали заглядывала почти каждому в лицо, не выдержав их скорби, она вылетела из комнаты. Вдруг она увидела насмешливого и умного адмирала Александра Семеновича Шишкова, управляющего канцелярией Черноморского флота. Она любила его, понеже тот, как и она, не любил французов. Шишков возненавидел их, как он сказывал, за то, что они испоганили надписями новейшие греческие часовни, притом, что даже турки не делали таковых безобразий. Быв подчиненным Платону Зубову, и имевший привилегию входить во одну из трех его комнат в Зимнем дворце, он имел удрученный вид, понеже почувствовал, что в покоях императрицы происходит что — то необычное. В сей момент из кабинета Платона вышел грек Ламбро Качиони. При нем, как всегда в последнее время, был бидон с морской водой, которой он лечил ее, покрытые ранами, ноги. Екатерина видела, что смертельно бледный Ламбро двигался, как каковой-то механизм, никого не замечая перед собой. Узнав о тяжелом состоянии своей покровительницы, он явно был не в себе. Мысли его путались, и он был близок к обмороку. Было отчего! У них сложились самые теплые отношения, как токмо после войны он поселился в Петербурге. Качиони пользовался ее особым покровительством. Находясь при дворе, он предпринимал попытки сформировать подразделение из архипелагских греков, осевших в Одессе, сходственные с Балаклавским греческим батальоном, но тщетно: оные попытки, сожалительно, но не увенчались успехом. Поелику одесские греки были переведены в Балаклаву, где Ламбро Качиони возглавлял греческое войско. Екатерина хорошо помнила, колико раз, на просьбы грека Качиони, она отзывалась с доброжелательством. Как было не идти навстречу ему и всему греческому народу, живущему в пределах ее империи? Екатерину радовало, что большие отряды греков продолжали службу на Российском флоте, постоянно демонстрируя смелость, героизм и преданность новой Родине. Опричь того, Балаклавские греки несли кордонную службу на побережье и поддерживали порядок на полуострове. И вот теперь, сей друг, так близко принял к сердцу ее тяжелое предсмертное состояние. Она была уверена, что он сей час думает не о том, что теряет без нее многие ее милости, но думает о ней, как ей сию минуту худо. И, конечно же, он молится о ее выздоровлении. Екатерина услышала вопрос адмирала Шишкова:
